Сергей Кремлев - Берия. Лучший менеджер XX века

Бывший крестьянский парнишка барски отказывал нам в праве на общество, а его «мадам», оправдывая собственную никчемность, заявляла, что никто-де и не стремится жить для него. Собственно, повторялась – с поправкой на эпоху – ситуация, возникшая после революции и Гражданской войны, когда кто-то из бойцов засучивал рукава для мирной работы, а кто-то… «За все бои, за все невзгоды…»

Ну, далее читателю, надеюсь, понятно… Тем более что раньше я на эту тему в книге уже высказывался.

А ЗА ПРЕДЕЛАМИ формирующегося круга новой советской элиты, вознесенной войной на житейские (жизненные написать не могу) высоты, жила огромная страна. Жила непросто, но – с надеждой и в трудах. Восстанавливались заводы, отстраивались города, делались новые открытия, выводились новые сорта озимых и яровых, разрабатывались отечественные электронные микроскопы и шагающие экскаваторы, стартовали к целям ракеты ПВО…

Сержант Лаврентьев обдумывал на Сахалине (на Сахалине!) пионерские физические идеи, на сержантские рубли выписывал научные журналы… А впереди у него была встреча с маршалом Берией.

И я думаю – а что, если бы со своими идеями сержант обратился не к маршалу Берии, а к генералу Гордову? Да бравый этот «сторонник рынка» его в пыль бы стер! Не в лагере, а на плацу… Одним бы матом вбил сержанта в землю.

Маршало-генералитет, уверенный, что превзошел все, – это была одна угроза развивающемуся социализму. Второй, так и не изжитой, угрозой была партократия. Если генералы были уверены в том, что генерал дураком быть не может, то партбюрократы были уверены, что дураком не может быть секретарь ЦК. Третьей же угрозой была «элитная» интеллигенция. Прежде всего – служилая и «творческая», но в какой-то мере – и научная, особенно на профессорско-академическом уровне.

Василий Осипович Ключевский классифицировал интеллигенцию так:

«1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению. 3) Щепки, плывущие по течению, с одними словами и аппетитами».

Ключевский прослеживал проблему со времен еще допетровских и заключал удивительно злободневными поныне словами:

«…гордый русский интеллигент очутился в неловком положении: то, что знал он, оказалось ненужным, а то, что было нужно, того он не знал. Он знал возвышенную легенду о нравственном падении мира и о преображении Москвы в Третий Рим, а нужны были знания артиллерийские, фортификационные, горнозаводские, медицинские, чтобы спасти Третий Рим от павшего мира…. Образованный русский человек знал русскую действительность как она есть, но не догадывался, что ей нужно и что ему делать…»

С тех пор, как были написаны эти горькие слова, прошло немало лет, и в России появился целый общественный слой образованных русских людей, прекрасно знавших и русскую действительность – как она есть , и знавших, что ей нужно, и что им делать…

Делать!

Они были уверены в Державе и в себе, потому что имели знания и артиллерийские, и фортификационные, и горнозаводские, и медицинские, и умели ими пользоваться, делая дело! Они были людьми дела, они хотели и любили его делать! А уж эпоха Сталина и Берии предоставляла им для этого все возможности… Однако на кой черт нужны были эти возможности партократии? Или – нарождающимся завсегдатаям «кухонных» дискуссий об «отсутствии свободы творчества»?

Партократию и «творческую» интеллигенцию роднило неумение делать дело и склонность к пустопорожней болтовне. Партократию и генералитет роднила гипертрофированная самоуверенность в том, что они-то уж знают, как управлять страной.

И это было смертельно опасно.

Безусловно, в стране Сталина и Берии было тогда много прекрасных партийных и советских работников – одни дважды Герои Советского Союза Алексей Федорович Федоров-Черниговский и Сидор Артемович Ковпак чего стоили! Я уж не говорю о сформированной войной когорте блестящих хозяйственных руководителей, естественным лидером которых был как раз Берия. И были прекрасные, честные, занятые строительством новой армии генералы и даже маршалы – один Константин Константинович Рокоссовский как хорош был! И были преданные Истине ученые… И преданные Искусству творцы художественных ценностей…

Это благодаря им дела шли неплохо, а год от года – все лучше. Перспективы обрисовывались блестящие, и сделано было к 1952 году очень много.

Генералы Гордов и Рыбальченко сами выбрали свою судьбу и не смогли увидеть страну 1952 года. А она к 1952 году имела качественно иной облик. В этом году мы произвели стали 34,4 миллиона тонн против 12,3 миллиона тонн в 1945 году; угля – 300 миллионов тонн против 149 миллионов тонн; электроэнергии – 119 миллиардов киловатт-часов против 43,3 миллиарда.

Детская смертность уже к 1950 году сократилась по сравнению с 1940 годом вдвое, число врачей выросло с 155 тысяч в 1940-м до 265 тысяч в 1950-м.

В 1945 году страна произвела 292 тысячи тонн растительного масла и 117 тысяч тонн животного. А в 1950 году (когда расстреляли Гордова и Рыбальченко) – 819 тысяч и 336 тысяч. Сахара – 2 миллиона 523 тысячи тонн против 465 тысяч тонн.

Это ведь, уважаемый читатель, был подвиг!

Но делалось-то не для дяди Сэма, не для олигархов, а для себя! Потому так мощно и делалось!

Но все это надо было организовать.

Партия Сталина и организовывала.

Партия партократов – пользовалась.

А страна?

Страна пока что была на подъеме…

ОДИН из антисталинских (значит, и антибериевских) мифов таков: мы отстали в области электронных вычислительных машин, потому что кибернетика была объявлена лженаукой. Но такой исследователь истории советской науки, как Лорен Грэхэм, признавал, что «советская враждебность к кибернетике была преувеличена за пределами СССР».

Еще бы! Читатель уже знаком с запиской министра Паршина Берии о работах по ЭВМ. А вот иллюстрация к ней с «той» стороны… В своей книге «Я – математик» Норберт Винер, «отец кибернетики», писал:

«Мои исследования… тесно соприкасались с работами нескольких русских математиков… Хинчин и Колмогоров, два наиболее видных русских специалиста… работали в той же области, что и я. Больше двадцати лет мы наступали друг другу на пятки…

И у меня нет никакой уверенности в том, что Колмогоров самостоятельно не нашел… известных мне возможностей применения этих методов… ему, наверное, просто не удалось опубликовать свои работы в открытой печати…

Когда я начинал работать для Военного министерства США… возник вопрос, не интересуется ли кто-нибудь за границей теми же проблемами, что и я. Я говорил тогда, что… если кто-нибудь в мире занимается сейчас тем же, что и я, то, вероятнее всего, это Колмогоров в России…»