Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

С ними борются, их гоняют по театру, но на самом деле режиссеры их любят тайно. Однако для проформы требуют их отлова. Среди мхатовских кошек есть своего рода «священные коровы». Самая знаменитая – Машка – в свое время получила звание народной. Она периодически важно заходила на сцену, и тогда все думали: «Слава богу, все будет благополучно».

Как-то во МХАТе гастролировали итальянцы с комедией дель арте. В качестве декорации они привезли с собой белоснежный чистейший морской песок. После каждого спектакля его просеивали, чуть ли не пылинки сдували. Так Машка сама пописала хорошенько и всех своих дружбанов с помойки привела. С итальянцами была истерика. Они пошли на то, что объявили сумму за поимку кошек, и некоторые из мхатовцев таким образом подрабатывали: запустят кошку, а потом ее же и отлавливают.

Вообще с кошками в театре связан миллион историй. Театр сатиры играл в Петербурге премьеру «Ревизора». Декорация была мрачная, под стать мрачной российской действительности начала 90-х. Музыка звучала таинственная. На словах ворвавшегося Бобчинского: «Чиновник, о котором вы изволили получить нотицию, – ревизор» – между персонажами начинал фланировать черный человек со свечой. И вдруг, откуда ни возьмись, в действие врывается черная кошка с зелеными глазами. Сначала она прыгнула на стол, со стола на спину Георгия Павловича Менглета, с Менглета – на Спартака Мишулина, а с него – на стену и как черт промчалась по ней. Сорвалась, упала и унеслась. Зал взорвался аплодисментами.

В антракте известный чешский режиссер бросился к Плучеку:

– Валентин, потрясающий трюк с чертом!

– Да, мы долго репетировали эту сцену, – не моргнув глазом, соврал Плучек.

В Большом драматическом театре шла пьеса из американской жизни «Этот пылко влюбленный». Играли Алиса Фрейндлих и Владислав Стржельчик. В момент бурного признания на авансцену вышел здоровенный котяра, уселся ровно посредине сцены спиной к залу и внимательно, переводя взгляд с Фрейндлих на Стржельчика, стал следить за «американцами». Зал, наоборот, за ними не следил, а только наблюдал за котом. В конце концов это надоело Стржельчику, и он вышел из положения.

– А это, – сказал он партнерше, указывая рукой на животное, – наш домашний кот Васька.

Зал рухнул.

Не верьте тем, кто утверждает, что режиссеры – тираны. Нежные души под маской диктаторов. Однажды Георгий Товстоногов решил пресечь в своем театре кошачью вакханалию и запретил кому бы то ни было – от уборщицы до примадонны – приваживать обнаглевших четвероногих. А надо заметить, что среди кошек БДТ была всеобщая любимица – естественно, Машка. Весь театр прятал ее от глаз сурового мэтра, тихо подкармливал и баловал киску за кулисами.

И вот однажды идет репетиция. Товстоногов в ударе, артисты хорошо играют. И вдруг он замечает, что лица актеров напряглись и они явно не думают о спектакле. А артисты со сцены в ужасе наблюдали, как по центральному проходу совершенно раскованной походочкой идет Машка. Товстоногов заметил ее тогда, когда она подошла к сцене и попыталась запрыгнуть на нее. Но поскольку Машка была глубоко беременна, она свалилась, чем еще больше усилила всеобщее напряжение. Кошка пошла на вторую попытку. Прыгнула, и на передних лапах повисла на сцене, не в силах подтянуть тело.

– Ну помогите же ей кто-нибудь, – сострадальчески пробасил Товстоногов.

Но главный заводчик кошек в нашем театре – это, конечно же, оперный режиссер Дмитрий Бертман. У него в «Геликоне» – кошачий рай. Во время ремонта театра четверка длинношерстных и гладкошерстных по-хозяйски разгуливала меж строителей, артистов, музыкантов. И никто их не шугал – наоборот: каждый норовил погладить и приласкать.

– Дима, кошка – хорошая примета для театра?

– Конечно, ведь кошка – самое красивое и самое элегантное животное. И потом, действие практически всех опер происходит там, где есть и были кошки, в Египте, например. Мой самый первый в жизни кот был от камышовой кошки, той, что похожа на рысь. Мои родители подарили мне котенка, когда я пошел в первый класс. В честь писателя Максима Горького папа назвал его Максиком. Он жил у нас 18 лет и воспитывал меня: когда я занимался на фортепиано, он лежал на крышке фоно и хвостом работал как камертон.

Когда Бертман открывал «Геликон» после восьмилетнего ремонта, он сам не ожидал, что кошки, привезенные в театр с единственной целью – отлова мышей (сами понимаете – стройка, машины с мусором), захватят в храме музыки более серьезные позиции.

– Знаешь, всегда в оперных театрах, в трюме сцены жили кошки, – говорит мне Бертман, – но я заметил, что им нравится оркестр, поэтому любимое место – оркестровая яма. Одна специализируется на Римском-Корсакове, не пропускает репетиций «Садко», другая – чистая западница, любит Верди и Пуччини. У некоторых, я замечаю, есть свои любимые певцы. И мне даже кажется, что они злятся, что не их, а артистов гримируют.

Четырем кошкам в «Геликоне» тут же дали прозвище – Валькирии, исходя из повадок придумали биографии. Да что там биографии, каждой уже определили голос – сопрано или меццо-сопрано. А как иначе: театр без легенд – не театр. Замечу, что валькирии в опере – существа не случайные. Достаточно вспомнить, что в скандинавской мифологии валькирия – дочь славного воина, которая реет на крылатом коне над полем битвы и подбирает павших воинов. В изобразительном искусстве девы-воительницы, как правило, изображаются в доспехах, шлемах с рогами или крыльями, с щитами и копьями. Это от блеска их доспехов, согласно поверьям, на небе возникает северное сияние.

И вот и геликоновские Валькирии – Зиглинда (черная с белым, сопрано), дочь Вотана, явно демонстрирует, что она божественное существо! Владеет телепортацией и чтением мыслей. А вот Кундри (серая с голубыми глазами, меццо-сопрано) быстрее всех освоила театр. При видимом ее дружелюбии и спокойствии – это самый опасный хищник! С таким цветом глаз как есть колдунья: тихо делает дело, втерлась в доверие ко всему двуногому персоналу. Со своими мохнатыми коллегами коалиций не строит. Брунгильда (сопрано, черепаховый окрас, гладкошерстная) – самая осторожная и недоверчивая, видимо никак не может простить, что ее папа лишил когда-то валькирий силы. Ортруда (черепаховый окрас, пушистая, меццо-сопрано) взяла над ней шефство, ходят парой. Но… театр есть театр – уже пошли интриги: видны профсоюзные противоречия и борьба за власть, а специалистка по оркестру Зиглинда явно подсиживает Ортруду. И очень обижается, когда ее зовут Зиной.

Кошки, как уверяет худрук, – создания музыкальные: скажем, Зиглинда, которая приблудилась сама по себе («видимо, по зову сердца»), элегантно проходит оркестровую яму от одного конца до другого, неравнодушна к микрофонам и прочим техническим новинкам, особенно плунжерам во время их движения.