Александр Новиков - Записки уголовного барда

– Да кто тебя вне очереди поведет? Сиди и охуевай до пятницы. Сегодня среда, терпеть два дня.

Клопов становится меньше, но ненамного. В этом яде тонут любые запахи, даже табачный дым пахнет по-другому. Единственная отдушина – положенная каждый день часовая прогулка. На нее – как на праздник. Проходит она в бетонном боксе, накрытом решеткой. Над решеткой – часовой с собакой. Над часовым – небо. Благодать…

– Начальник, давай еще полчаса погуляем – в камере душняк!

Часовой молчит. Просим еще и еще раз. Молчит.

На четвертый или пятый раз наконец отвечает со среднеазиатским акцентом:

– Щто до меня доебался? Гуляй, я тебе не вигоняю, за тобой другие началство придут. Хочешь, с моим собакой погуляй, хи-хи-хи…

Так проходит еще пара пропахших клопомором дней. Настает банная пятница. Привычный удар ключа о дверь, и голос коридорного:

– Терняк, готовься с вещами! Остальные – на прогулку.

– А в баню?

– В ебаню! – гавкают за дверью.

Терняк бледнеет, опускается на шконарь и, глядя в пол, вздыхает:

– Все. Переводят в другую камеру. Решили суки по тюрьме прогнать.

Ключ снова колотит в дверь.

– Ну что, готовы? Выходи.

– Давайте, мужики, хоть попрощаемся. Когда еще свидимся… – сдерживая слезы, бормочет он.

Обнимаемся, крепко пожимаем руки и выходим с Петрухой.

– Будьте здоровы, мужики! – кричит нам вдогонку Терняк, и коридорный с размаху захлопывает дверь.

Грустно и понуро идем гулять, понимая, что вернувшись, его уже не застанем.

Наступает тридцать первое октября – день моего рождения.

Сидим вдвоем, ждем «дачку» из дома. Но моя в октябре уже была, а Петрухе ждать не от кого. Может, вдруг случится чудо, и ко дню рождения разрешат внеочередную? Слышно, как по коридору хлопают кормушки, ходит «дачница» и разносит маленькие и большие тюремные радости. До нас не доходит, а значит, торт заменит одна оставшаяся стограммовая пачушка печенья. А вместо шампанского – черный, прокопченный, «покопанный» чифирьбак с чайным варевом, четыре куска проклопоморенного сахара и пачка маргарина с примесью того же аромата. Спасибо Виктор Нахимычу – не все съестное унес с собой.

Допоздна сидим, витая в воспоминаниях. От дыма и чифиря мутит.

– Загадывай желание.

– С чего?

– Сегодня тридцать первое число. Тебе тридцать один год исполнился. Да еще – среда.

– В тюрьме одно желание – свобода.

Петруха, помолчав, вздыхает:

– В общем, да. Хуля тут загадывать.

Перед сном зачеркиваю в настенном календаре последний квадратик октября – еще одна маленькая радость.

Ноябрь начинается с ежедневных допросов. Водят на «слежку» – специальный пост, занимающий целый этаж соседнего корпуса.

Длиннющий коридор с кучей комнат по обе стороны. Сюда приходят следователи, адвокаты и прокуроры. Вместо рьяного Онищенко неожиданно начинает приходить следователь по фамилии Глушанков. Этот интеллигентнее, спокойнее и, как кажется, без особого желания участвовать в фабрикации дела. Спрашиваю, куда делся тот. Отвечает:

– А я что, не нравлюсь?

– Нравитесь.

– Ну и чудесно.

– Что, прислали «доброго следователя»?

Усмехается, не отвечая.

С этим проще. Не грозит, не ловит на слове и не искажает показаний. Одна беда – допрашивает недолго, поэтому после недолгого допроса до обеда приходится сидеть в бетонном боксе-стакане, ждать, пока закончат со всеми и толпой поведут рассовывать по камерам. Но все равно, этот лучше, потому что с ним можно говорить не для протокола. Можно попросить коробку спичек или ручку – в тюрьме все дефицит. Если на обратном пути не будет шмона – в камере прибавка.

Через пару недель допросы неожиданно обрываются, Глушанков отчего-то не показывается.

Приближается декабрь. Санкция на арест выдана на два месяца, а значит, пятого декабря срок ее истекает. Если прокуратура не продлит – должны выпустить под расписку.

Вероятность нулевая, но надежда умирает последней.

Неожиданно к нам подселяют третьего – напуганного студента уральского Политеха, севшего за десяток квартирных краж. На тихаря не похож, но почему за такие мелочи на спецпост – непонятно. Кличку «Студент» даже и выдумывать не надо – просится сама собой.

Петруха преподает тонкости профессии «коневода-стрелка» и отправляет его жить на «верхотуру».

В камере новый человек, потому говорим меньше. Слушаем и дивимся воровской смекалке Студента. По идеям и задумкам вполне мог бы потянуть на «Профессора». Но исполнение задуманного – топорное, поэтому сидит здесь.

Вечером завариваем чифирьбак, пускаем по кругу.

Студент делает глоток, и лицо его перекашивается так, будто он проглотил ядовитую жабу.

– Привыкай, бродяга, тебе сидеть долго, – сочувствует Петруха, – к тюрьме отмычек не подберешь, хе-хе.

Проходит еще неделя. Прошусь на прием в санчасть. Пообщаться с доктором да таблеток раздобыть.

Опять ведет Валя.

– Что-то болеешь часто.

– Симулирую.

– Да это видно, идешь как на праздник.

– Это потому, что с тобой.

– Сейчас как дам ключами по башке!

– Ну, если дать больше нечего…

Незлобно бьет ключами по спине и прыскает в кулак:

– Все вы, мужики, в тюрьме одинаковые!

В кабинет врача зашагиваю с громким и бодрым: «Здравствуйте, я к вам опять!» На меня оборачивается через плечо совершенно незнакомый человек в белом халате.

– Фамилия?

– Новиков.

– Чем болен? На что жалуешься? Что-то на больного не похож.

Думаю о симптомах, вру про гастрит и бессонницу.

– Подследственный?

-Да.

– Лучшее средство от гастрита – карцер, а от бессонницы – явка с повинной.

Поход в медчасть явно не удался.

Обратно иду молча. Перед дверями ждет другая конвоирша с листком в руке.

– Пошли, следователь вызывает.

– Дайте хоть в камеру зайти.

– Не разговаривать. Руки – за спину.

Приводит в кабинет. Указывает пальцем в угол.

– Вон туда. И не вздумай курить, а то на шмон пойдешь.

Сижу на привинченном стуле, жду Глушанкова. Разглядываю щели в полу в плинтусах– может, малява где, спичка, бритва…

Взвизгивает дверь.

– Поди уж потеряли меня, Александр Васильевич?

На пороге стоит Онищенко.

– А где?..

– Думаю, больше с ним не увидитесь. А нам еще работать и работать. Санкцию продлили на полгода, поэтому времени – во-о…

В камеру иду со спокойствием и тоской уже приговоренного.

В первый день декабря – дикий мороз. Решетку спешно затыкаем тряпьем. На ночь укрываемся всем, чем можно. Мне в вещевой передаче присылают из дома пальто. Модное, финское, в котором, вероятно, полагают, я выйду под расписку. Хожу в нем день, другой, третий… Если санкцию продлили, должны принести ее с уведомлением под роспись. Если нет – выгнать.