Александр Новиков - Записки уголовного барда
- Название:Записки уголовного барда
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство Астрель
- Год:2012
- Город:Москва
- ISBN:978-5-271-41440-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Новиков - Записки уголовного барда краткое содержание
УДК 821.161.1-94 ББК 84 (2Рос=Рус) 6-4
(ООО «Издательство Астрель», Москва)
Александр Новиков – поэт, певец, композитор, автор более трехсот песен и художественный руководитель Уральского Государственного театра эстрады. В 1984 году он записал свой знаменитый альбом «Вези меня, извозчик». Сразу после этого по сфабрикованному уголовному обвинению был осужден и приговорен к десяти годам лишения свободы.
Прежде чем приговор был отменен Верховным судом России, а обвинение признано незаконным, Александру Новикову пришлось провести шесть лет в заключении. События, описанные в книге, охватывают этот период жизни поэта.
Записки уголовного барда - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Я на нем брынчу мало-мало, когда чут-чут випью. Чтоб скушна в дороге не бил.
Несколько часов пролетели одним коротким мигом.
Колеса взвизгнули и встали. Вагон въехал в тот самый двор, из которого меня так любезно провожали с собаками.
Выкликнули первым меня – вероятно, тому поспособствовал мой конвойный начальник.
А дальше – как обычно: «стакан» в «воронке», тюремный предбанник, тюрьма, шмон, бетонный бокс и уже совсем другая камера под номером 526. В скором времени предстоял суд. Начиналась новая, самая зловещая часть истории.
Конец первой части
{продолжение следует)
Стихи
Ожерелья Магадана
Пробил час. К утру объявят глашатаи всенародно –
С опозданием на полвека – лучше все ж, чем никогда! –
«Арестованная память, ты свободна. Ты свободна!»
Грусть валторновая, вздрогни и всплакни, как в день суда.
Стой. Ни шагу в одиночку, ни по тропам, ни по шпалам.
Нашу пуганую совесть захвати и поводи
В край, где время уминало кости Беломорканала,
Где на картах и планшетах обрываются пути.
В пятна белые земли,
В заколюченные страны,
Где слоняются туманы,
Словно трупы на мели.
В пятна белые земли –
Ожерелья Магадана,
В край Великого Обмана
Под созвездием Петли.
Это муторно, но должно: приговор за приговором – С опозданьем на полвека – приведенный отменять. Похороненная вера, сдунь бумажек лживых горы – Их на страже век бумажный продолжает охранять.
В них – как снег полки на муштре –топчут лист бумажный буквы,
Выбивая каблуками бирки, клейма, ярлыки.
А кораблики надежды в них беспомощны и утлы,
Их кружит и тащит, тащит по волнам Колым-реки.
В пятна белые земли,
В заколюченные страны,
Где слоняются туманы,
Словно трупы на мели.
В пятна белые земли –
Ожерелья Магадана,
В край Великого Обмана Под созвездием Петли.
1986 г.
Жена
Эта женщина седая
Мне не мать и не сестра.
И глазами молодая,
И душою не стара.
Их, сединок этих частых,
Не берет басма и хна,
Не гадайте понапрасну:
Эта женщина – жена.
Из ее сединок тихо
Каждый день не с той руки
Жизнь кроила, как портниха,
Да вязала узелки.
Клок фаты на свадьбе майской
Распустился в нитку-прядь…
Век теперь со мною майся –
На кого теперь пенять!
Так и было. Ждали лета
В тридцать первый майский день.
На четыре части света
Мир дурманила сирень.
Мне тогда подумать можно ль,
Что взамен ее любви
Путь сибирский, путь острожный
Втиснут под ноги мои?
А беда-то вся до точки
И известна, и стара:
За мои куплеты-строчки
Непродажного пера.
Где от боли и от пота
Я душой на части рвусь,
Где хрипит надрывной нотой
Измордованная Русь.
Где сквозь слезы – смех до колик,
Да облава – пес на псе,
И куда ни ступишь, Новик,
Ты – в запретной полосе!
За полшага до крушенья –
Здесь охотник глуп и слеп –
По певцам, как по мишеням,
Лупит сверху, влет и вслед.
Увильнуть от мушки-злючки –
Не стерпеть душе стыда.
Мать-Россия – круг в колючке,
Значит, верно, мне – сюда!
Где земле огромной горло
Давит «малая земля»,
И заздравят звуки горна
Власть брякушек и рубля.
Мне туда, где Честь и Веру
Раздавил плакатный щит,
Где в загонах и вольерах
Совесть наша верещит.
Где гуляет нынче плетка,
Пряник завтрего сулит.
Посбиваю ли подметки
Иль с подметок буду сбит?
Я не свят. И жизнь вторая
Мне в кармане не дана.
Но на эту я сыграю,
Коль играется она.
Коль целы и невредимы,
И красивы до сих пор
Этой женщины седины –
Струн серебряных аккорд.
Медсестричка
Медсестричка – украшенье лазарета –
Пела песенки, иголками звеня.
А моя, казалось, – всё.
А моя, казалось, – спета.
И она одна лишь верила в меня.
И не хворь меня терзала, и не рана.
Не проросшее на памяти былье.
Не тюремная тоска.
Не пропитая охрана.
А глаза большие добрые ее.
Завтра лето. Впрочем, то же, что и осень.
Моет крышу лазаретного дворца.
Мне до первого птенца дотянуть хотелось очень,
Что, бескрылые, горланят без конца.
И не повести мне в душу, не рассказы,
И не байки про чужое и свое.
Не гитарные лады, не приметы и не сглазы,
А глаза большие добрые ее.
Отлетает в небе пух – на синем белый.
Помету его в оконцах, как малец.
Мне на утро ни одна никогда еще не пела.
Мне за всех отпел и вылетел птенец.
Завтра лето, завтра гулкая карета
Хлопнет дверью и меня уволочет.
Медсестричка, ангел мой, украшенье лазарета,
Спой мне песенку свою через плечо.
Полудурок
Скорый поезд черной сажей
Мажет небо, возит урок.
«Ах-ха-ха!..» – им бодро машет
Привокзальный полудурок.
Он блаженный, он свободный,
Машет бодро грязной лапой –
«Ах-ха-ха-ха!…» – непригодный
Для суда и для этапа.
И меня когда-то так же
Решеченная карета
По бумажке с черной сажей
Впопыхах везла из лета.
По бумажке-приговору,
Огоньки в окне свечные.
Ах-ха-ха! Бежать бы в пору,
Да собаки не ручные.
И меня ждала в постели,
Кудри белые просыпав,
Но колеса вдоль свистели,
Одурев от недосыпа.
И, казалось, в сон сквозь сажу
Кудри белые как ватман,
– Ах-ха-ха! – войдут и скажут:
«Выходи, тебе обратно».
Но тонули в сером утре,
Где рассвет совсем не розов,
И желтели эти кудри
На нечесаных березах.
Сквозь вокзала закоптелость
Полудурка взгляд кристальный.
Ах-ха-ха! Как мне хотелось
Поменяться с ним местами.
Серые цветы
Нет ничего печальней воркотни
Продрогших сизарей тюремных
На крышах, на подворьях западни,
Когда встречают день в заботах бренных.
Нет ничего печальнее глядеть,
Как прыгают над хлебной коркой.
И долбят, долбят клювом эту твердь –
Сухарь казенный, черный и прогорклый.
Нет в мире сиротливее двора
И вечней серых постояльцев,
Носящих серость крыльев и пера
За крохами на грязно-красных пальцах.
Слоняясь по карнизам гулких стен
То вверх, то вниз – и так стократно –
Вам не понять, что дом ваш – это плен.
И чей он плен – вам тоже не понятно.
Летите прочь, чего ж, в конце концов,
Вы медлите, сбиваясь в пары?
И мир потом крадете у птенцов,
Свивая им, о нет, не гнезда – нары!
Как хочется рукой вам помахать.
Летите, вам не надо визы.
А я останусь время коротать,
Слоняясь, как и вы, в одежде сизой.
Нет ничего печальней суеты
Продрогших сизарей тюремных.
На белом снеге – серые цветы.
В насиженных и самых прочных стенах.
Это не лето
Время свое потихоньку берет
Ловкой рукой.
Птицам назавтра опять перелет –
Небо черкнув серой строкой.
Взмоют. Покружат.
И вдруг на душе
Как отлегло –
Это мой срок на исходе уже,
И в честь него с неба – тепло.
Но это не лето.
Это тепло, что вчера не убила зима.
Вместо огня, по глотку, пусть достанется всем.
Это не лето.
И потому лист кружит и кружит без ума
И не спешит с небом расстаться уже насовсем.
Письма-заморыши издалека –
Клочья тепла.
Их на костер не отправит рука –
Всё в них и так – в угли дотла.
Их перечесть и вернуться назад –
Мне не суметь.
В каждом из них вместо точки слеза
Колет и жжет, и пытается греть.
Но это не лето.
Это тепло, что вчера не убила зима.
Вместо огня, по глотку, пусть достанется всем.
Это не лето.
И потому лист кружит и кружит без ума,
И не спешит с небом расстаться уже насовсем.
Интервал:
Закладка: