Никита Михалков - Мои дневники

Девочка, папа и папина любовница где-то на море. «Женская проблема».

Ехали четверо в машине. Женщина сидела впереди и, так как они долго добиралась до места, приехали поздно, она по дороге уснула. Пока доставали вещи, про нее забыли. Так и спала в машине. Пока о ней не вспомнили.

В интервале между тем моментом, как ее забыли, и тем, когда о ней вспомнили, и произошло все самое главное в фильме.

Или это забытая жена, или уже не нужная любовница… Или произошло что-то такое, что про нее заставило забыть.

Антонио кому-то перевозил огромную сумму денег: чемодан или два. Ехали с другом. Ужасно захотели есть, но нужной валюты в карманах не хватало, хотя в чемодане лежала уйма денег.

В результате удовлетворились водой и рогаликами на мелочовку, которую с трудом удалось наскрести.

А в общем-то, цивилизация и культура европейская вся почти пошла из Средиземноморья!..

Набережная Венеции

В доме Антонио, в спальне, – телевизор маленький, но с «пультом». К вилке привязана веревка. Антонио лежа телик смотрит и, когда программа заканчивается, дергает за веревку, и вилка выскакивает.

Занимались какими-то звонками и бумажками в этот жаркий белый день. Они же томно слонялись по саду и дому, пахнущему цветами и зимней пылью, с надутыми сквозняками занавесками.

Они стремительно сближались. И, когда муж вышел в сад, ее там уже не застал. Застал их где-то во флигеле.

У Антонио есть друг – карабинер-вертолетчик. Время от времени они выпивают. Иногда друг прилетает к Антонио в гости, сажая свой вертолет возле его дома. От этих визитов чуть весь сад не вырывает с корнем.

Еще они часто встречаются в море. Антонио – на лодке или катере, тот – в воздухе. Начинаются всякие игры, порою довольно опасные. Иногда, когда у Антонио на борту люди, которых он не очень любит, при появлении вертолета он им говорит: «Вы знаете, у меня тут вообще-то небольшие неприятности, но вы, конечно, не бойтесь… Хотя кто знает этих карабинеров, так что, если что-нибудь, вы сразу просто поднимайте руки». Гости перепуганы, вертолетчик заходит на вираж, а дальше Антонио так и везет их с поднятыми руками на виду у всего побережья.

Антонио с другом ходят на яхте в Венецию. Самое любимое – стоять в лагуне и встречать рассветы и закаты, когда видно и Собор Святого Марка, и Большой Канал, и еще многое… Никогда от этого не устаешь.

И вот однажды пришли они в Венецию, а там – гигантский американский крейсер. И американские матросы по утрам бегают по набережной.

И ничего не видно, кроме этой серой брони, да к тому же утром досаждает колокол, который обычно звонит только в то время, когда висит сильный туман. Антонио спрашивает у друга: «Что это вообще?»

Тот отвечает: «Ну, сам видишь, слышишь, крейсер, колокол».

«Нет! – говорит Антонио. – Это нужно прекращать».

«Это как же?»

«Увидишь», – заявляет Антонио уверенно.

Дальше они отправились на своей яхте за продуктами. Друг остался на судне, а Антонио ушел в магазин.

Все купил, возвращается и тут неожиданно замолкает колокол. Друг смотрит на Антонио. Тот кивает ему – мол, видал?

Но самое изумительное было потом, когда стал с якоря сниматься крейсер.

«Это ты сделал?» – вылупил глаза на Антонио друг.

«Конечно!» – отвечает Антонио, и сам изумленный не меньше тем, что происходит.

Оказалось, крейсер уже две недели готовили к отходу. Но друг до сих пор с подозрением на Антонио смотрит.

В Неаполе в порту ужасная напряженка с «концами»: невозможно пришвартоваться. Но лежит, покуривает ханыга. Видит твои мучения, спрашивает: «Есть проблемы?» «Да», – отвечаешь. «20 000 лир». – «Хорошо». Надевает маску, ныряет и вынимает тебе из-под воды свободный «конец». Потом опять ложится, курит, наблюдает…

Антонио уехал готовиться к экзаменам на Капри, после этой «подготовки» вылетел из университета вообще.

Пара, уехавшая в глубинку заниматься любовью. Приехали куда-то – в село или на море. Остановились у рыбака или крестьянина. А тот влюбляется без памяти в нее и делает все, чтобы занять их чем угодно, только не дать им остаться одним. Возит, кормит, спаивает, знакомит с друзьями, устраивает вечеринки, концерты и так далее…

18-летие Анны в Риме. Театр оперы. Директор меня жутко фалует. Стелет невероятно мягко. Таскает по театру, всем кричит о наших планах. Потом отводит нас в ложу правительства.

Сидим в ложе. В зале толпа… Открывается дверь, входят несколько человек в черных ливреях – вносят торт, посыпанный пудрой, с 18-ю свечками. Сзади стоят другие, с ведерком со льдом и шампанским.

Анна задувает свечки, и мгновенно все ливреи и лица над ними становятся напудренными. И вообще все вокруг становится белым бело!

Начинается опера. Пьем шампанское. В темноте разливаем, хохочем…

Потом родственник Сильвии, почему-то оказавшийся сильно поддатым, опрокидывает ведерко со льдом, а затем, совершенно очумев, отодвигает занавеску в прихожую, разбегается и запускает над партером пробку от шампанского, пытаясь добросить ее до оркестра. Не добросил. Попала кому-то по голове.

Сумасшедшее совершеннолетие!

Подглядывание мальчика 5–6 лет под халат старой тетке, застилающей кровать. Он лезет под эту кровать, как бы что-то ища, а сам заглядывает под халат.

Прямой эфир. Человек появляется на экране, вынимает из кармана пистолет, кладет его рядом с собой. Далее он чего-то требует, угрожая прямо здесь, перед телезрителями, застрелиться. (Хорошая для кино ситуация.)

Мелководье. Субботнее утро. Посередине реки лежит на животе человек. Другой его массирует. Мнет и топчет. Тот кряхтит и повизгивает.

Странное и замечательно русское событие – возможное в совершенно любые годы в России.

В самолете «Аэрофлота»:

– Скажите, это у вас натуральный сок или из банки?

Стюардесса изумленно моргает.

Таня (в самолете «Москва – Токио»):

– У меня сердце болит, но почему-то справа.

Токио. Таня:

– У них такие высокие цены! Наверное, правительство специально такие цены высокие сделало, потому что они на островах живут, все равно никуда не убежать.

Степа целует в лысенькую еще головку свою дочку Сашеньку, а Алла потом ходит весь день с дочкой на руках и нюхает Степин запах…

Бабушка Элика Караваева.