Никита Михалков - Мои дневники

– Бабушка, а когда яички всмятку сварятся?

– Прочти три раза «Отче наш» – вот и всмятку будут.

– А если вкрутую?

– Тогда десять раз читай.

Еле двигающийся, на костылях или еще как-то, человек приходит в амбулаторию, его все пропускают без очереди, а он просит у медсестры палец себе заклеить пластырем.

Два брата-близнеца. Красят мосты по всей России. Сейчас, вот уже три месяца, сидят с палаткой на берегу Оки. Рыбачат… И ничего их не волнует.

– Бабушка, а когда яички всмятку сварятся?

– Прочти три раза «Отче наш» – вот и всмятку будут.

С Надей для «Голубой чашки». Не дают друг другу зевнуть и ужасно хохочут.

Взрослая сестра написала в тетрадке у маленькой: «Надя дурочка».

Через некоторое время, когда та научилась читать, она это прочла. Обида нестерпимая. «Предательство!» Скандал.

Валентина – переводчик у наших хоккеистов. Двадцать здоровенных мужиков, с кучей денег, без языка, без каких-либо интересов, да еще и воспитанных советской системой.

Барышня и ватага мужиков. Чего только ей не приходилось делать! Даже проституток вызывать. Звонит по массажному телефону, начинает приглашать. Ее спрашивают: «А вы-то лично, барышня, чего желаете?» Она что-то пытается объяснить. Ее посылают…

Вообще, может быть смешная история нашего хоккеиста в Канаде или США.

Диалог Нади и музыканта в «Русском самоваре». (Наде 5 лет.)

– Сыграйте «Калинку».

– Да я ее давно не играл.

– Да я тоже давно ее не слушала.

– Лет пять?

– Да больше!..

Для «Голубой чашки»: Надю нужно учить танцевать и петь «Утомленное солнце».

Длинный счастливый день девочки, в конце которого увозят отца.

Сумасшедшая атака в дыму и со стрельбой…

Войска, вальс и девочка.

М. б. до самого конца не понятно, кто этот замечательный человек, приехавший к ним. Только в самом конце понимаем, что он приехал за отцом.

Как сделать, чтобы это было еще и смешно? Чтобы не было тяжело, но в результате пронзительно?!..

Засыпающая девочка в конце тихонько поет: «Утомленное солнце».

Для «Шаровой молнии»:

Разговор на пляже или за столом, когда Митя крутит в руках винную пробку. И постепенно все скручивается и концентрируется на эротических воспоминаниях. Она почти кончает. И от этого просит Сергея, чтобы он проводил Митю.

Может быть, Надя наблюдает за этим. Ничего не понимает, но ощущает что-то сильное и запретное.

Никогда созерцательность не будет рядом ни с властью, ни с политикой.

Надя одевает отца перед его отъездом. Она торопится, потому что ждет машина, и она боится, что машина не дождется и уедет.

– Скорее, папочка. Они же без нас уедут.

Он молчит. Она застегивает на нем рубашку, что-то говорит, смеется…

– Папочка, ну пожалуйста, ну я тебя очень прошу, ну быстрее же. Не дождутся же нас!

– …Дождутся.

Мой разговор по телефону с отцом:

– А Леонов, писатель, жив?

– Жив.

– Сколько же ему лет?

– 94.

– И что же он, соображает?

– Соображает, хорошо соображает, но боится.

– Чего боится?

– Соображать…

Присманова перед отъездом Марины Цветаевой из Парижа в Россию попросила у нее прядь волос. Ножницы у Присмановой оказались в сумочке. Шел проливной дождь… Прямо на парижской улице Присманова отрезала у Цветаевой прядь волос.

Жена и муж разговаривают по радиотелефону, врут друг другу что-то и так, разговаривая, проходят мимо друг друга по улице.

Сан-Франциско. Аэропорт. Пассажиры ждут посадки. Все время зовут какую-то госпожу Плахову и господина Таранова.

Из-за поворота появляется квадратное существо в шляпе на глаза, в плаще (а-ля 30-е годы), в руках две сумки, рядом – этакая субтильная «душечка». Проходят мимо, слышу разговор:

Она: – Хочешь сесть?

Он: – Хочу стоять и курить, и еще водки хочу выпить.

Она кормила его вечером у себя дома. Впервые он пришел в их дом. Где-то в глубине большой квартиры существовал сын. Она ужасно нервничала. Все делала «по приборам», спина ее была напряжена, а движения неправдоподобно четки и механистичны.

Он разглядывал ее и ее «жизнь в его отсутствие». Фотографии на стенах, полотенца на кухне и в ванной комнате, мебель, торшеры, диваны…

Потом он ушел. Через какое-то время она легла спать, и перед сном они еще долго разговаривали по телефону. Много смеялись и шутили…

Спала она крепко и спокойно. Но, проснувшись, ощутила ужасающую безысходность…

Раздался звонок, кто-то спросил ее бывшего мужа, потом ее. Она решила, что это он шутит, и стала разговаривать с ним, но вдруг поняла, что это совсем другой человек, их старый знакомый. Холодный пот прошиб, и голос треснул. Знакомый ничего не понял. Они распрощались.

Когда же она положила трубку, началась истерика. В слезах пошла на кухню и, утирая кухонным полотенцем лицо, съела целый кекс с маслом. Вошел сын, спросил: «Почему ты плачешь?»

Не зная, что ответить, выговорила: «Деньги потеряла». Сын спросил: «Сколько?» Попыталась сообразить, сколько же сегодня нужно потерять, чтобы заплакать. Сказала: «Зарплату». Сын ушел, пожав плечами.

Потом долго лежала в постели и утирала уже пододеяльником слезы. И думала, почему она сказала про деньги, почему именно это пришло в голову, чтобы объяснить сыну причину слез?

Надо было объяснить так, чтобы он в это поверил? Сын – коммерсант, и для него, конечно, деньги терять – печально, возмутительно, нехорошо, но сколько ж нужно денег потерять, чтобы так плакать?..

Потом, опухшая, гуляла по заснеженному городу.

Как печально и пронзительно зимой выглядят летние вещи, забытые на улице. Качели, гамак, волейбольная сетка, велосипед…

1. Мальчик-князь.

2. Путешествие в Орду и обратно. У мамы на груди плачет.

3. Мужание.

4. Куликово поле. Туман. Великое стояние. (Мальчик идет по полю в тумане. Звуки, цветы, жуки, бабочки… Туман медленно рассеивается. Две рати по 250 тыс. человек.)

Образ Москвы. Она должна стать четким действующим лицом картины. Строительство Кремля. Замечательный повод показать русский характер.

Бой на реке Пьяне.

Герой, плавающий и ныряющий, которого убьют под водой стрелой, пригвоздив к коряге. Его отношения с рыбами.

Пока жив, он их ловит и отпускает, и словно разговаривает с ними. А потом те же рыбы проплывают мимо него, пригвожденного к коряге.

До того как ныряльщик вступит в бой: