Александр Монвиж-Монтвид - Юрий Гагарин

7 марта 1961 года у нас родилась вторая дочь, Галя. Чтобы посмотреть на внучку и помочь управиться с домашними хлопотами, к нам приехали мои родители. Несмотря на это важное событие, я был так занят подготовкой к полету, что не смог уделить им достаточно внимания. Отец недоумевал и даже немного обижался: «И что она за служба такая, когда у человека вроде и дома нет. Два праздника сразу: седьмого внучка родилась, Галя, девятого у него день рождения, а мы и за столом толком не посидели, не поговорили по душам. И товарищи его, другие офицеры, кто к нему заходил, все такие же занятые, беспокойные. Как еще Валентина терпит его?»

Мама тоже ни о чем не догадывалась. Она пыталась расспросить меня, но я, связанный тайной, ничего не сказал даже ей. Намекнул только, что скоро мне предстоит очень дальняя командировка туда, куда еще никто не летал. Однажды мама, прочитав в газете какую-то статью о будущих космических полетах, задумчиво сказала: «А я вот все думаю: какой же человек согласится в этакую даль полететь? Неужто дурак какой найдется? Ведь это ж шальным надо быть – на такое решиться». После этих слов я так расхохотался, что даже напугал ее. Потом пришлось долго объяснять ей, что космические полеты очень важны, что дурака в космос ни в коем случае не пошлют, но, кажется, до конца переубедить ее не смог. До моего полета оставался месяц…

Я понимал, что отправляюсь в неизведанное, что могу не вернуться из своей «дальней командировки» и оставить двух горячо любимых девочек без отца. Еще не поздно было отказаться: другие ребята из отряда космонавтов с радостью заняли бы мое место. Королев предупреждал, что не будет держать обиду, если кто-то из нас откажется, он все прекрасно понимал. Но чувство долга и тяга к звездам были сильнее.

Валя узнала о том, что я полечу в космос, за несколько дней до старта. Я специально назвал ей другую, более позднюю дату, 14 апреля. Ведь последние дни и часы – самые волнительные, а я хотел, чтобы она переживала хотя бы чуть-чуть меньше. 10 апреля я, на всякий случай, написал родным прощальное письмо. Вот оно:

«Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка! Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе ту радость и счастье, которые мне выпали сегодня.

Сегодня правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу – проложить первую дорогу в космос! Можно ли мечтать о большем? Ведь это история, это новая эра.

Через день я должен стартовать. Вы в это время уже будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но, увы, вы далеко. Тем не менее я всегда чувствую вас рядом с собой.

В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что и на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас, и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них не белоручек, не маменьких дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны.

Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать. Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь. И мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать все до конца.

Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хотя она была и небольшая. Когда-то еще в детстве прочитал слова В. П. Чкалова: «Если быть, то быть первым». Вот я и стараюсь им быть и буду до конца. Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества, коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.

Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы. Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги им в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им и не положено было знать. Ну вот, кажется, и все. До свидания, мои родные. Крепко-накрепко вас обнимаю и целую, с приветом ваш папа и Юра.

Фото А. Моклецова

© РИА-Новости

Фото Д. Шоломовича

© РИА-Новости

Константина Эдуардовича Циолковского не зря называют основоположником космонавтики. Этот скромный человек, потерявший в детстве слух, почти всю свою жизнь учительствовал в небольших провинциальных городах, сначала в Боровске, а затем – в Калуге. Но одновременно с этим он мечтал о космосе, и не просто мечтал, а разрабатывал теорию космических полетов. Читая его описания уже после того, как побывал в космосе, я поражался, насколько точно он все представлял, как все предусмотрел.

Константин Циолковский в своем рабочем кабинете возле модели цельнометаллического дирижабля

© ИТАР-ТАСС

Долгое время над Константином Эдуардовичем просто смеялись как простые обыватели, так и ученые. Его считали чудаком или даже сумасшедшим, но он, не обращая внимания на насмешки, продолжал работать. И только в конце жизни к Циолковскому пришло заслуженное признание, а воплощением его идей занялись Сергей Павлович Королев, Фридрих Артурович Цандер и другие выдающиеся ученые и инженеры.

© РИА-Новости

Незадолго до смерти Константин Эдуардович, с грустью констатировав, что до космических полетов он не доживет, описал, каким будет первый космонавт: «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство… Он русский. Он – гражданин Советского Союза… По профессии, вероятнее всего, летчик. У него отвага умная, лишенная дешевого безрассудства… Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола…»