Лариса Максимова - Великие жены великих людей

На съемках фильма «Трудно быть богом». 2001 г.

— Леша отличался ото всех людей на земле. Он был абсолютно ни на кого не похожий. Первое, что я услышала от него в Коктебеле — ну почему я не у себя на даче в Сосново и не лежу на диване? Он в самом деле больше всего хотел лежать на диване и думать, что он и делал, потому что голова у него работала непрестанно, и я никогда не знала о чем он сейчас размышляет. Мы приходили, он ложился на диван, я занималась (желательно поближе к нему): готовила, убирала, я никогда не знала, что он скажет через час. Он ненавидел, когда я уходила из дома, не хотел отпускать даже на час. Ему, вероятно, при мне лучше думалось. Вот он так лежал-лежал, думал-думал, а потом выдавал что-нибудь абсолютно невероятное. Вот типичная история. Снимаем «Трудно быть богом». Проход главного героя, большая часть должна быть длинным кадром снята. И все отрепетировано, и со вторым и с третьим планами, и с актерами, и с оператором — и все одеты, обуты. Все вроде бы нормально. А съемка стоит. День, второй, третий. Леша начинает буйствовать на площадке, кричит на всех… И не снимает. Первая не выдерживаю я. «Котенька, — прошу, — может, ты все-таки снимешь, потом посмотришь, потом переснимешь, если что-то не получится?» А в группе мне все говорят, ну отстань ты от него, ты что, не видишь, что он не знает, что снимать. Он лежит на диване. Пока в один прекрасный момент не говорит Олегу, который занимается реквизитом: «Сгоняйте кто-нибудь на базар — купите белые розы», — и вот так в картине появляются цветы, которые существуют в этом ужасающем замке. Он дает герою белые розы, которыми они здороваются и обмениваются — и все, и пошла съемка. Ну как можно придумать белые розы? Можно понять, когда нарушена логика сцены, что актер плохо играет… Но розы? Почему я и говорю, что залезть в Лешину голову было невозможно. Или вот еще. Герой в «Трудно быть богом» попадает в Веселую башню и видит, что там делают с людьми — сжигают, кладут в кипяток. Совершают мерзкие вещи. Как герою сыграть эмоции, которые он от этого испытывает? Он даже представить себе не может, что человек, глядя на это, чувствует, у актера опыта такого не существует. Известно же, что Жан Габен входил в таз с кипятком, чтобы на его лице возникло потрясение, которое камера фиксировала как страдание или боль. Леша велел актеру взять человеческие внутренности (реквизит, конечно) и измазать ими лицо. Таким образом, то, что вообще почти невозможно сыграть сделало изображение. Открывшийся на лице один сумасшедший глаз. Кажется — как просто. Но на самом деле такие вещи — в картине они выглядят очевидными — очень трудно придумать.

В быту с Германом случались смешные и трагические вещи одновременно. И смех, и грех — говорят русские люди. И это неудивительно, поскольку к быту Герман был не приспособлен абсолютно. Так, например, он обещал Кармалите в первые два месяца совместной жизни в Москве, что будет мыть посуду, если она купит специальную щеточку, чтобы можно было руки не мочить. Она купила щеточку и даже взяла ее с собой, когда переехали в Ленинград. Но он так ни разу посуду и не помыл. Ни щеточкой, ни без щеточки. Ни в Москве, ни в Ленинграде. И щетка тут вообще была совершенно ни при чем.

Один раз в жизни он взял в руки пылесос. Благодаря этому они узнали, что у Германа гипертония. Ему «вступило», рассказывает Кармалита, пылесосить в два часа ночи — вдруг показалось, что в квартире грязно, хотя обычно он вообще не очень замечал, что творится вокруг. Он накричал на нее, обвинил в бесхозяйственности, схватил пылесос, стал им тыкать в разные углы… Светлана посмотрела-посмотрела на это и вызвала «Скорую помощь». Уж очень необычным было его поведение: непонятное и неуемное недовольство, ажиотация, агрессия… И главное — чтобы Леша в чем-то ее упрекнул? Врач приехал, измерил давление, и Германа немедленно увезли в больницу. Потом Кармалите объяснили, что часто при высоком давлении возникает непреодолимое желание что-то делать, действовать, двигаться. Слава Богу, больше он никогда не пылесосил.

Он очень нежный, очень ранимый. Такое невероятное несоответствие внешности. Всю жизнь я смеялась над ним и говорила: «Ну что, опять крокодил Гена ищет друга?» Он считал, что где-то есть человек, который будет близок ему, поймет, разделит все фантазии и мечты. Но где он, где? Леша все время невероятно влюблялся в людей. В сущности, был романтик, не очень приспособленный к жизни. Но при этом оставался всегда невероятно твердым в своих принципах и убеждениях, я не могу себе представить, что ему предлагают что-то неблаговидное и он на это соглашается. И еще он очень не хотел быть начальником. Никогда на эту должность не соглашался. Я помню, как Андрей Смирнов и Элем Климов уговаривали его стать председателем Союза кинематографистов. Он им сразу ответил нет. А они схитрили: сказали, думай до завтра, а мы тебе позвоним. Наступает завтра Мы сидим с Лешей в монтажной, он мне говорит: «Ни на шаг от меня не отходи, ни в сортир, никуда, я слаб — я могу согласиться, будешь меня щипать, наступать на ноги, кричать, визжать, что угодно, лишь бы им не удалось меня уговорить». В два часа они позвонили, я стояла рядом, щипать не пришлось, потому что он на все говорил — «нет». Очень твердо. Он себя не видел в этой роли. Такая была у него фраза.

Еще у нас всегда были собаки. Первая — черный терьер, потом — овчарка. Она надорвалась на съемках. Ее покормили сразу после тяжелой работы, а этого нельзя было делать Это было чудовищно, Лешке младшему было лет пять, когда она погибла у нас на руках. Мы долго переживали… Овчарку звали Цветик, и тогда же был кот, которого звали Шарик. И как только погибла овчарка — Шарик ушел из дома. Мы жили на Марсовом поле и они там гуляли: шел Цветик, за ним шел с поднятым хвостом Шарик (друг друга они сильно не любили, но если кто-то вдруг угрожал Шарику, то Цветик, очень миролюбивый овчар, — мог убить за него). А по винтовой лестнице Шарик взбегал на подоконник, и как только голова Цветика появлялась на очередном повороте, он размахивался и лапой давал ему по роже. После Цветика нам на месяц принесли лютой зимой щеночка из помойки, а задержался он у нас аж на восемнадцать лет. Это была последняя собака. После смерти Леши я собак больше не беру… Ссорились ли мы? Да постоянно. Я убегала. Он уходил. Но стоило только встретиться — и мы снова возвращались домой вместе. И я даже не помню сейчас — из-за чего мы ссорились тогда… Была одна причина, правда, — меня очень не любила Лешина мама, моя свекровь. Она во мне, видимо, хотела видеть какое-то дополнение к своему сыну, а я была независимая, самостоятельная, со своим кругом общения, взглядами. Я для нее была как бы конкурентка. Она неприязнь даже не старалась скрыть, наоборот, подчеркивала: если мы с Лешей утром убегали на студию и оставляли грязные чашки из-под кофе, то она его чашку мыла, а мою — нет. Сейчас смешно вспоминать, а тогда я очень переживала, что она, например, его кормит после работы, а меня нет. Тогда мы уходили жить отдельно — это называлось: Леша развелся с мамой. Потом снова возвращались, ведь он очень любил мать. У меня когда стал сын подрастать, я себе слово дала, что изо всех сил за собой следить буду, чтобы со мной ничего подобного не произошло. Вроде бы пока получается… Хотя надо у Леши спросить. Который — сын. Так что жизнь моя с Германом была не простая, но сам он — человек замечательный. Цельный, порядочный, очень глубокий. Всем бабам в нашей семье по маминой линии очень везло с мужьями. Не с первого раза, так со второго. Но везло.