Питер Гай - Фрейд

У Гроддека были припасены и другие трюки. В начале 1921 года он подтвердил свой статус «дикого» психоаналитика, выпустив с помощью издательства Фрейда «психоаналитический роман» «Поиск души». Это удачное название придумал Ранк. Сам мэтр прочитал рукопись и остался доволен. Ференци, который близко сошелся с Гроддеком, тоже. «Я не литературный критик, – писал он в рецензии на книгу, помещенной в Imago, – и не считаю себя достойным оценивать эстетические достоинства романа. Но я убежден, что не может быть плохой книга, у которой получается, как у этой, захватить читателя и не отпускать с начала и до конца». Большинство психоаналитиков, коллег Фрейда, были более суровы. Эрнест Джонс презрительно назвал роман «пикантной книгой с несколькими вульгарными пассажами». Пфистер негодовал. Психоаналитики, эти заклятые враги респектабельности, похоже, в каком-то смысле стали ее жертвами и одновременно поборниками. Фрейд оставался тверд и сожалел, что Эйтингон безразличен к Гроддеку. «Он немного фантаст, – признавал мэтр, – но оригинальный парень с редким даром понимания. Я бы не хотел с ним расставаться». Год спустя основатель психоанализа говорил Пфистеру, что по-прежнему «энергично защищает Гроддека от вашей респектабельности. Что бы вы сказали, будь вы современником Рабле?». Но переубедить оппонента оказалось нелегко. Он любит свежее масло, говорил Пфистер Фрейду в марте 1921 года, но Гроддек очень часто напоминает ему масло прогорклое. Как бы то ни было, он знает разницу между Рабле и Гроддеком: первый был сатириком и не претендовал на звание ученого, тогда как второй уподобляется хамелеону, мечась между наукой и беллетристикой. Это смешение жанров Пфистер и все остальные находили чрезвычайно неприятным.

Конечно, Гроддек был для Фрейда не просто привилегированным шутом, который вносил яркие краски в слишком серьезную профессию. Примерно в то время, когда Гроддек опубликовал свой «Поиск души», он начал работать над книгой, которая должна была собрать все новые учения по психосоматической медицине и изложить языком, понятным обычному человеку. Работа задумывалась как серия писем восприимчивой подруге. Закончив несколько глав, Гроддек отсылал их Фрейду, который получал удовольствие от плавности и музыкальности слога. «Пять писем очаровательны», – писал основатель психоанализа Гроддеку в апреле 1921 года. Письма были не просто очаровательными – они были революционными. Пересыпая свой текст явными анекдотами и выдумками насчет беременности и родов, мастурбации, любви и ненависти, Гроддек снова и снова возвращался к понятию «Оно», которое придумал несколько лет назад. Этот невинно звучащий термин, позаимствованный у Ницше, должен был охватывать более широкий спектр явлений, чем психоаналитики обычно приписывали области бессознательного. «Я считаю, – заявлял Гроддек во втором письме, – что человек одушевлен Неизвестным, чудесной силой, управляющей одновременно и его поступками, и событиями его жизни. Высказывание «я живу» верно лишь в условном смысле, оно выражает лишь малую и поверхностную часть фундаментального принципа: «В человеке живет «Оно».

Фрейд иногда мыслил примерно так же, хотя и не точно. В апреле 1921 года в письме Гроддеку он проиллюстрировал свой осторожный новый взгляд на «Я» небольшим рисунком структуры психики и заметил: «В своей глубине «Я» также глубоко бессознательно и по-прежнему следует вместе с ядром вытесненного». Тот факт, что два года спустя мэтр вставил в книгу «Я» и «Оно» исправленный вариант этого рисунка, свидетельствует о том, как долго созревали у него идеи. Но эти ощущения открыли дорогу к окончательному формированию взглядов Зигмунда Фрейда на психику.

Тем не менее «Оно» Фрейда существенно отличалось от понятия Гроддека [203]. Еще в 1917 году основатель психоанализа писал Лу Андреас-Саломе, что «Оно» Гроддека «больше нашего бессознательного, не четко отделено от него, но за ним стоит нечто реальное». Разница стала заметнее в начале 1923-го, когда Гроддек опубликовал книгу «Оно», а несколько недель спустя из печати вышла работа Фрейда «Я» и «Оно». Прочитав краткое и четкое изложение мэтром его новых взглядов, Гроддек был немного разочарован и довольно сильно раздражен. В письме основателю психоанализа он образно называл себя плугом, а Фрейда – крестьянином, который использует этот плуг. «В одном отношении мы вместе – мы взрыхляем почву. Но вы хотите сеять и, если позволят Бог и погода, собрать урожай». В частных беседах он был менее доброжелателен и называл книгу Фрейда милой, но непоследовательной. В целом он видел в ней попытку использовать идеи, позаимствованные у Штекеля и у него самого. «При всем при том его «Оно» имеет лишь ограниченную ценность, для неврозов. Он делает шаг в сторону органического только тайно, направляемый влечением к смерти или деструкции, взятым у Штекеля и Шпильрейн. Конструктивный аспект моего «Оно» он отбрасывает, предположительно чтобы тайком протащить его в следующий раз». Это вполне объяснимая и не совсем иррациональная враждебность автора, которая демонстрирует, как трудно было выдерживать роль ученика Фрейда даже тому, кто взял ее на себя добровольно, как Гроддек.

Основатель психоанализа, со своей стороны, не испытывал трудностей в признании пользы произведений Гроддека для своих идей. Метафора о плуге и пахаре была достаточно точной. Но Фрейд настаивал, причем справедливо, на противоречии между их концепциями. С конца 90-х годов XIX века он много раз повторял, что люди наделены элементами психики, о которых сами не знают, не говоря уж о понимании, – они даже не подозревают, что скрывают их. Взгляды мэтра на бессознательное и на вытеснение были убедительной демонстрацией, что психоанализ не превозносит разум как бесспорного хозяина в собственном доме. При этом Фрейд не соглашался и со словами Гроддека, что в человеке живет «Оно». Основатель психоанализа был детерминистом, но не фаталистом: он считал, что психике присущи некие силы, сконцентрированные в «Я», которые дают мужчинам и женщинам власть, хоть и неполную, над собой и над окружающим миром. Поздравляя Гроддека с 60-летием, Фрейд подчеркнул дистанцию между ними шутливой фразой: «Мои «Я» и «Оно» поздравляют ваше «Оно» [204].

Более серьезно он описал эту дистанцию в заключительном абзаце работы «Я» и «Оно»: «У «Оно», к которому мы в заключение возвращаемся, нет средств доказать «Я» любовь или ненависть. «Оно» не может сказать, чего хочет; у него не возникло единой воли. В нем борются эрос и влечение к смерти». Можно было бы изобразить, «…будто «Я» находится во власти безмолвных, но могущественных влечений к смерти, которые пребывают в покое и по знакам, подаваемым принципом удовольствия, пытаются утихомирить возмутителя спокойствия – эрос, но мы опасаемся, что при этом роль эроса мы все же недооцениваем». Фрейд описывал эрос в терминах борьбы, а не поражения.