Питер Гай - Фрейд

Как известно, Анна Фрейд благополучно справилась с испытаниями, которые ждали ее в Англии. Она вернулась домой через месяц – после осмотра множества достопримечательностей, иногда в обществе Джонса – не невестой и не любовницей. Следующие несколько лет – годы войны, революции и медленного восстановления – при взгляде в прошлое кажутся подготовкой Анны к карьере психоаналитика, но ее путь к фрейдизму был в какой-то степени окольным. Она получила профессию учительницы, сдала экзамены и работала, когда ей было чуть за двадцать, в школе для девочек. Впрочем, более чем очевидно, что дочери Фрейда не суждено было всю жизнь стоять у классной доски.

Много лет спустя Анна вспоминала, как маленькой девочкой сидела в библиотеке отца в квартире на Берггассе, 19, и слушала его споры с гостями. «Это было очень полезно». Еще полезнее оказалось непосредственное изучение книг отца. Во время продолжительного пребывания в Мерано зимой 1912/13 года она сообщала, что прочитала некоторые из них. «Ты не должен этому удивляться, – писала она, как будто оправдываясь. – В конце концов, я теперь взрослая, и вполне естественно, что они мне интересны». Анна читала, просила отца объяснить такие специальные термины, как «перенос», а в 1916 году посещала второй цикл вводных лекций о сновидениях, который он читал в университете. Эти демонстрации ораторского искусства в значительной мере усилили ее зарождающееся желание стать психоаналитиком – как отец. В следующем году, слушая последний цикл его лекций, о неврозах, Анна заметила среди слушателей Хелен Дойч, которая носила белый халат врача, словно символ профессии. Под впечатлением от увиденного Анна пришла домой и сказала отцу, что для подготовки к карьере психоаналитика хочет поступить на медицинский факультет. Фрейд не возражал против далеко идущих планов дочери, но не приветствовал ее желание стать доктором. Анна была не первой и не последней из тех, кого мэтр убедил выбрать карьеру психоаналитика без медицинского образования.

Поддерживаемый верными сторонниками, основатель психоанализа теперь начал вводить Анну в свою профессиональную семью, а в 1918-м стал анализировать ее. В этом же году ее пригласили на международный конгресс в Будапеште, но Анна не смогла приехать из-за своей работы в школе. Два года спустя, когда психоаналитики собрались в Гааге, ей повезло больше – Анна сопровождала довольного и гордого отца на научные дискуссии и роскошные обеды. Ее письма отражали постепенно углублявшееся знакомство с психоанализом. Несколько лет она отправляла отцу описания своих самых интересных, в основном страшных, снов. Теперь же Анна анализировала их, а Фрейд предлагал свои толкования. Она отмечала собственные ошибки при письме. Одной из первых читала новые публикации отца [221]. Присутствовала на собраниях психоаналитиков, причем не только в Вене. В письме отцу из Берлина в ноябре 1920 года Анна недвусмысленно и со знанием дела хвалила его сторонников и открыто завидовала тем, кто, подобно «маленькой мисс Скотт», уже занимался психоанализом детей. «Видишь, – прибавила она в приступе самокритики, – все могут делать гораздо больше, чем я». К этому времени она, испытывая смешанные чувства, оставила школу [222], чтобы стать психоаналитиком.

Первыми «пациентами» Анны стали племянники – осиротевшие маленькие сыновья Софи Эрнстль и Хейнеле. В 1920 году она много времени провела с ними в Гамбурге, а летом в Аусзе. Особенно беспокоил Анну шестилетний Эрнстль, которого ее отец любил гораздо меньше, чем обаятельного болезненного Хейнеле. Анна расспрашивала его и обсуждала с ним серьезные вопросы, например откуда берутся дети и что такое смерть. Эти содержательные, доверительные беседы позволили ей прийти к выводу, что страх темноты стал у мальчика следствием предупреждения, а скорее угрозы матери, что если он не прекратит играть со своим пенисом, то сильно заболеет. Похоже, не все члены семьи Фрейда придерживались его педагогических рекомендаций…

Этим осторожным психоанализом племянника Анна не ограничилась. Она начала анализировать сны других людей и весной 1922 года написала статью по психоанализу, надеясь, что эта работа станет для нее входным билетом в Венское психоаналитическое общество – с согласия отца. Анна призналась ему, что членство в обществе – ее заветная мечта. В конце мая эта мечта осуществилась. Статья о фантазиях избиения была отчасти основана на ее собственной внутренней жизни, однако субъективное происхождение аргументации нисколько не мешает научному характеру работы. «Моя дочь Анна, – писал весьма довольный мэтр Джонсу в начале июня, – прочла хороший доклад в прошлую среду». Две недели спустя, выполнив эту формальную обязанность, Анна Фрейд стала полноправным членом Психоаналитического общества.

После этого ее репутация среди близких друзей основателя движения быстро упрочивалась. Уже в 1923 году Людвиг Бинсвангер заметил Фрейду, что стиль Анны теперь уже невозможно отличить от его собственного стиля, а в конце 1924-го Абрахам, Эйтингон и Закс прислали из Берлина предложение включить ее во внутренний круг. Она должна не просто работать секретарем отца, что Анна делала уже не один год, но участвовать в их дискуссиях и по возможности присутствовать на встречах. Вне всяких сомнений, сие стало своего рода данью уважения мэтру, что, по мнению авторов письма, должно было доставить ему удовольствие, но это предложение также отражает доверие, которое завоевала Анна Фрейд у самых близких коллег отца.

Фрейд всецело поддерживал профессиональные устремления дочери, но никак не мог примириться с ее личной жизнью. Девушка не подавляла и не вытесняла свои чувства. Анна всем наслаждалась, в первую очередь радостями дружбы. Отец признавал ее потребность в дружбе и стремился поощрять таковую. Приглашая в конце 1921 года на Берггассе, 19, Лу Андреас-Саломе, он делал это в основном ради дочери. «Анна явно жаждала дружбы с женщинами, – писал мэтр Эйтингону, – после того, как ей пришлось расстаться с англичанкой Лоу, венгеркой Ката и вашей Миррой». Лоу Канн, бывшая любовница Джонса и пациентка Фрейда, уехала в Англию. Ката Леви, закончившая сеансы психоанализа у основателя движения, вернулась в Будапешт, а жена Эйтингона Мирра жила с ним в Берлине. «Кстати, к моей радости, она весела и довольна, – прибавил Фрейд. – Единственное, чего я могу желать, – чтобы она скорее нашла причину обменять привязанность к старому отцу на более долговечную». Анна, жаловался основатель психоанализа своему английскому племяннику, «успешна во всех отношениях, за исключением того, что ей не посчастливилось встретить мужчину, который ей подходит».