Питер Гай - Фрейд

Но одно дело – уговаривать Анну повзрослеть, а совсем другое – позволить ей это. Девочка много лет оставалась для Фрейда «малышкой». Ласковое обращение «моя дорогая единственная дочь», как он шутливо назвал Анну во время помолвки Софи, регулярно появляется и после ее замужества. В марте 1913 года Анна была его «маленькой, теперь единственной дочерью», которую мэтр этой весной взял с собой в короткую поездку в Венецию. Ее Анна ждала с нетерпением и получила от нее огромное удовольствие. Итальянское путешествие «…с тобой еще чудеснее, чем было бы без тебя!» – восклицала она. Впоследствии Фрейд признался Ференци, что его «маленькая Анна» навевает ему мысли о Корделии, младшей дочери короля Лира [219], и затем эти мысли вылились в трогательные рассуждения о роли женщин в жизни и смерти мужчин в статье «Мотив выбора ларца», опубликованной в том же году. Сохранилась прелестная фотография Фрейда и Анны, сделанная в Доломитовых Альпах примерно в это время: мэтр в костюме для прогулок – шляпа, куртка с ремнем, бриджи и прочные ботинки – и под руку с ним безмятежная Анна в простом платье с узким лифом и фартуком, подчеркивавшим ее стройную фигуру.

Даже летом 1914 года, когда Анне было почти 19 лет, основатель психоанализа в письме Джонсу все еще называл ее «моя маленькая дочь». Но в тот раз у мэтра была скрытая причина. Он защищал дочь от притязаний Джонса. «Мне известно из надежных источников, – предупреждал он Анну 17 июля, – что у доктора Джонса серьезные намерения просить твоей руки». Фрейд заявлял о своем нежелании ограничивать свободу выбора дочери, предоставленную старшим сестрам, но, поскольку в ее «юной жизни» еще не случалось предложений и отношения с родителями были «еще более близкими», чем у Матильды и Софи, он считал, что «малышке» не следует принимать серьезное решение, «предварительно не убедившись в нашем (в данном случае моем) согласии».

Фрейд, конечно, отрекомендовал Джонса как друга и очень ценного сотрудника. Но… В конце концов, это могло стать для Анны еще большим искушением, поэтому он посчитал своей обязанностью высказать два возражения против союза Джонса с его «единственной дочерью». Во-первых, «мы бы хотели, чтобы ты не выходила замуж, пока не увидишь, не узнаешь и не проживешь чуть больше». Совершенно очевидно, что ей не следует думать о браке в ближайшие пять лет. Кроме того, убеждал Анну отец, побуждаемый мучительными воспоминаниями о том, как долго он сам ждал ее мать, необходимо избавить себя от продолжительной помолвки. Во-вторых, напоминал ей Фрейд, Джонсу 35 лет, то есть он почти в два раза старше ее. Вне всяких сомнений, он нежный и добрый человек, который всем сердцем станет любить жену и будет благодарен за ее любовь, но ему нужна женщина постарше, земная и практичная. Джонс, отмечал мэтр, пробил себе дорогу из «очень простой семьи и тяжелых жизненных обстоятельств». Он глубоко погружен в науку и «лишен такта и тонкой деликатности», которых такие, как Анна – «избалованная», «очень молодая и несколько сдержанная девушка», – вправе ожидать от мужа. На самом деле, прибавил основатель психоанализа, проворачивая нож в ране, Джонс гораздо менее независим и гораздо больше нуждается в моральной поддержке, чем кажется на первый взгляд. И поэтому, заключил Фрейд, Анна должна быть скромной, доброжелательной и милой в общении с Джонсом, но не оставаться с ним наедине.

Совершенно очевидно, что эти осторожно сформулированные инструкции дочери не рассеяли тревогу основателя психоанализа. Пять дней спустя после ее отъезда в Англию Фрейд мягко, в сжатом виде повторил свои рекомендации. Анна не должна избегать общества Джонса, ей следует вести себя с ним по возможности свободно и раскованно и избрать тон «дружбы и равенства», что в Англии достигается особенно легко. Однако и второе предостережение не успокоило отца. В тот же день Фрейд написал Джонсу «несколько строк», как он тут же сообщил Анне, «которые предотвратят какое-либо ухаживание и в то же время не дадут повода для личных обид».

Эти «несколько строк» представляют собой любопытный документ. «Возможно, вы недостаточно хорошо ее знаете, – писал мэтр Джонсу. – Она самая одаренная и совершенная из моих детей, к тому же с бесценным характером, всегда готовая учиться, видеть новые места и понимать мир». Все это он уже прямо говорил Анне. Но затем тон основателя психоанализа меняется, и следующие строки можно назвать викторианской идеализацией. «Она не претендует, чтобы с ней обращались как с женщиной, будучи все еще далекой от сексуальных желаний и в целом сторонящейся мужчин. Между нами есть искреннее понимание, что она не должна задумываться о браке или помолвке, пока не станет на 2 или 3 года старше. Я не думаю, что она нарушит договор». Этот «договор», как мы знаем, был воображаемым. Существовала только настойчивая просьба Фрейда к Анне, чтобы она отложила серьезные мысли о мужчинах. Безусловно, такая стратегия не была ни дальновидной, ни разумной: Фрейд убеждал других людей, а Анна саму себя, что в плане чувств она моложе своего возраста. Но еще важнее, довольно откровенно заявлял мэтр в письме Джонсу, чтобы его дочь оставили в покое. Однако декларирование того, что у Анны, взрослой молодой женщины, отсутствуют сексуальные чувства, звучало как слова обычного буржуа, который никогда не читал труды Фрейда. Это можно истолковать как намек самого мэтра, что для Джонса любые притязания на Анну будут равносильны насилию в отношении ребенка – завуалированное предупреждение, к которому Джонс, с учетом обвинений, выдвигавшихся против него в Англии 10 лет назад, должен был быть особенно чувствительным. Но отрицание Фрейдом сексуальности собственной дочери явно нетипично. Оно воспринимается как проявление желания, чтобы его малышка оставалась маленькой девочкой – его малышкой [220].

Реакция Анны на просьбы отца стала очередным упражнением в самоуничижении. «То, что ты писал мне об уважении, которым я пользуюсь в семье, – писала она ему из Англии, – звучит очень мило, но я не могу поверить, что это правда. Например, я не верю, что в доме что-то сильно изменилось из-за моего отсутствия. Я убеждена, что мое отсутствие ощущаю только я». Трудно сказать, до какой степени Эрнест Джонс понимал эту маленькую драму, невольным участником которой стал сам. Конечно, он ясно видел, какое участие принимает Фрейд в судьбе младшей дочери. У Анны, отвечал он мэтру, «чудесный характер, и впоследствии она станет замечательной женщиной, если только сексуальная сдержанность не повредит ей». Разумеется, прибавлял Джонс, «она необыкновенно привязана к вам, и это один из редких случаев, когда реальный отец соответствует отцу-имаго». Это проницательное наблюдение не должно было удивить основателя психоанализа. Однако принять его последствия он не был готов.