Питер Гай - Фрейд

Подобно большинству хулителей Зигмунда Фрейда, многие из его почитателей имели самое отдаленное представление о точном смысле теорий мэтра. Туман заполнял головы не только полуобразованных людей: такой квалифицированный психолог, как Пол Бьерре, использовал термин «подсознание» – Unterbewusstsein – вместо «бессознательного» в своем популярном изложении психоанализа [227]. В брошюре, которую издал в 1920 году Б.У. Хюбш в качестве рекламы «психоаналитического исследования личности Вудро Вильсона» Уильяма Байярда Хейла, бывшего сокурсника президента в Принстоне, можно найти такие строки: «Возможно, это удивит тех, кто не следил за быстро растущим объемом литературы по психоанализу, с каким искусством последователи Фрейда и Юнга раскрывают работу человеческого разума и души». Такого рода неточности глубоко уязвляли Фрейда, и иногда он находил утешение в старой поговорке: «Боже, спаси меня от друзей, а с врагами я и сам справлюсь».

Конечно, он был не до конца честен. Самую большую угрозу для распространения правильного понимания психоанализа представляли чудаки и спекулянты. Часть тех, кто эксплуатировал психоанализ, были явными шарлатанами. Как справедливо отмечала газета New York Times в мае 1926-го, «самый большой урон репутации Фрейда нанесен тем, что его теории с ужасающей легкостью позволяют себе использовать невежды и шарлатаны». Несмотря на то что сам мэтр «осудил эти выходки», его протесты имели «небольшое влияние на то, что связано с широкой публикой». Этого следовало ожидать. В мутной воде такого большого озера, как психологическая помощь, беспрепятственно ловили рыбу самозваные целители. Эрнест Джонс в качестве примера приводит объявление Английской психоаналитической издательской компании, которое гласило: «Не хотите ли зарабатывать тысячу фунтов стерлингов в год, работая психоаналитиком? Мы можем показать вам, как это делается. Возьмите у нас восемь уроков по почте – четыре гинеи за весь курс обучения!»

Бо2льшая часть шума вокруг Фрейда была скорее безвредной глупостью, достойной не столько негодования, сколько удивления человеческой комедией в демократическом мире. Летом 1924 года состоялся сенсационный суд над Натаном Леопольдом и Ричардом Лебом, совершившими одно из самых знаменитых в США кровавых преступлений – они похитили и убили 14-летнего Роберта Фрэнкса. Сторону защиты представлял почтенный адвокат Кларенс Дэрроу, а сам процесс освещался на первых полосах американских газет. Роберт Маккормик, самоуверенный издатель газеты Chicago Tribune, отправил Фрейду телеграмму, предлагая 25 тысяч долларов «или любую сумму, которую вы назовете, чтобы приехать в Чикаго и проанализировать» двух молодых убийц. Леопольд и Леб, происходившие из богатых и уважаемых семей и якобы имевшие лишь неопределенное желание совершить идеальное преступление, привлекли внимание публики, озадаченной не имевшим не только оправдания, но и объяснения поступком и – отчасти подсознательно – мучимой намеками на присутствие гомоэротических чувств. Маккормик, зная о пожилом возрасте и болезни мэтра, предложил нанять пароход, чтобы привезти знаменитого психоаналитика в Соединенные Штаты. Фрейд отказался. В том же году Сэм Голдвин, в то время уже один из самых влиятельных продюсеров Голливуда, по пути в Европу сказал репортеру газеты New York Times, что назвал бы Зигмунда Фрейда величайшим в мире специалистом по любви. Его цель: предложить основателю психоанализа гонорар гораздо больше, чем Маккормик, – невероятную сумму в 100 тысяч долларов. «Любовь и смех – две самые главные идеи Сэмюеля Голдвина при продюсировании картин», – отметил репортер и прибавил, что Сэм намерен «убедить специалиста по психоанализу коммерциализировать свои исследования и написать историю для экрана или приехать в Америку и помочь «завоевать» сердца этой нации». В конце концов, как выразился Голдвин, нет ничего увлекательнее, чем по-настоящему великая история любви, а кто лучше способен написать или консультировать такую историю, чем Фрейд? Сценаристы, режиссеры и актеры могут многому научиться у «…действительно глубокого изучения повседневной жизни. Насколько убедительнее будут их творения, если они узнают, как выражать истинную эмоциональную мотивацию и вытесненные желания?».

Основатель психоанализа не бедствовал, зарабатывая 20, а затем 25 долларов в час. Тем не менее он на протяжении многих лет испытывал материальные трудности и нуждался в твердой валюте. Считалось, что от такого предложения невозможно отказаться, и все-таки 24 января 1925 года New York Times кратко сообщила совсем о другом результате: «ФРЕЙД ОТКАЗЫВАЕТ ГОЛДВИНУ. Венский психоаналитик не заинтересовался предложением Motion Picture». На самом деле, как писала венская бульварная газета Die Stunde, ссылаясь на интервью с Фрейдом, он ответил на предложение продюсера письмом, состоявшим из одного предложения: «Я не намерен встречаться с мистером Голдвином».

Подобные инциденты убедительно свидетельствуют о том, что в середине 20-х годов прошлого столетия имя Зигмунда Фрейда стало известно широкой публике, хотя тех, кто прочитал, не говоря уж о том, чтобы полностью понять, такие необычные тексты, как «По ту сторону принципа удовольствия» или «Я» и «Оно», все равно оставалось немного. Только избранное меньшинство могло по достоинству оценить теории основателя психоанализа. К сожалению, почти все заявлявшие о своей приверженности к этому движению, не принадлежали к данному меньшинству, но имя и фотография, на которой был изображен строгий, аккуратно одетый пожилой господин с пронизывающим взглядом и неизменной сигарой, стали известны миллионам. Однако инциденты с Маккормиком и Голдвином также показывают, почему мэтра это скорее раздражало, чем радовало. «Сама по себе популярность мне абсолютно безразлична! – восклицал он в письме к племяннику в конце 1920-го. – Ее следует считать опасностью для более серьезных достижений». Его «фактическая популярность», повторил Фрейд год спустя, была для него бременем. Эта тема превратилась в постоянный рефрен в его письмах. В начале 1922-го он повторяет, на этот раз Эйтингону, что находит свою популярность отвратительной. В лучшем случае она вызывала у него ироническую улыбку. «В Англии и Америке, – писал мэтр Эйтингону годом раньше, – теперь большой бум психоанализа, который мне тем не менее не нравится и который не приносит мне ничего, кроме газетных вырезок и визитов желающих взять интервью. И все же это занятно». Это была слава, но не та, к которой стремился основатель психоанализа.

Известно, что Зигмунд Фрейд не был равнодушен к публичному признанию. Как бы то ни было, он настаивал на оригинальности своего вклада в науку о душе и ждал признания за этот вклад. Но надоедливые репортеры и невежественные журналисты, распространявшиеся слухи о его здоровье, изобилующие ошибками пересказы его идей, а также обрушившийся на него поток писем – почти на все мэтр считал своим долгом ответить – не давали ему заниматься наукой и делали самого Фрейда и его дело уязвимым для вульгаризации, которой он страшился и к которой питал отвращение. Впрочем, иногда ему приходилось признавать, что подобная известность имеет и положительные стороны. «Меня считают знаменитостью, – писал мэтр племяннику в конце 1925 года. – Евреи всего мира хвастаются моим именем, сравнивая меня с Эйнштейном». Эта похвальба не была его выдумкой, а подобное сравнение делали не только евреи. В 1925 году в речи на открытии Еврейского университета в Иерусалиме престарелый английский политик лорд Бальфур назвал Фрейда, наряду с Бергсоном и Эйнштейном, в числе трех евреев, которые оказали наибольшее влияние на современное мышление. Похвала прозвучала от человека, которым Фрейд неизменно восхищался: в конце 1917-го, будучи британским министром иностранных дел, Бальфур объявил о том, что его страна поддерживает создание еврейского государства в Палестине, и основатель психоанализа приветствовал «эксперимент англичан с избранным народом». Его восхищение не ослабло с годами. Получив от Эрнеста Джонса сообщение о речи лорда Бальфура, Фрейд попросил отправить политику экземпляр своей только что вышедшей книги «Жизнеописание» в благодарность за «лестное упоминание».