Питер Гай - Фрейд

Тем временем институт готовил кандидатов в психоаналитики, и именно в Берлине в 20-х годах прошлого столетия была разработана подробная – ее критики говорили, жесткая – программа обучения. Она предполагала курсы по общей теории психоанализа, сновидениям, технике, передаче психоаналитических знаний врачу общей практики, а также по таким специальным вопросам, как применение психоанализа в юриспруденции, социологии, философии, религии и искусстве. Как и следовало ожидать, несмотря на разнообразие институтской программы, изучение трудов Фрейда считалось обязательным. Однако, несмотря на то что все обучающиеся читали работы мэтра, не все они стали психоаналитиками: институт проводил разграничение между кандидатами и слушателями. Кандидаты проходили полный курс, чтобы впоследствии приобрести профессию психоаналитика, тогда как слушатели – по большей части преподаватели, а также немногие интересующиеся неспециалисты – собирались применять те психоаналитические знания, которые им удастся усвоить, в своей работе.

Руководящие документы института обязывали проходить учебный психоанализ. Это требование в других местах считалось спорным, однако в Берлине тот, кто сам не прошел процедуру психоанализа, не допускался к анализу других. Такой учебный анализ должен был длиться, как того требовали правила института, не менее года – рекомендация, выдающая оптимизм, который сейчас кажется чистым легкомыслием. Но даже при столь коротком периоде психоанализа кандидат проходил через испытательный срок, соответствовавший, как выразился Ганс Закс, послушничеству в церкви. Метафора Закса, сравнивающая институт с религиозным учреждением, была поверхностной и неудачной. Она отражала распространенное обвинение, выдвигавшееся против психоанализа, однако причина появления этой метафоры вполне очевидна. Фрейд протестовал, обращаясь к Эрнесту Джонсу: «Мне не нравится изображать Pontifex maximus» [231], но его протесты были тщетными.

Когда о Берлинском психоаналитическом институте узнали желающие приобрести профессию психоаналитика, туда хлынул поток кандидатов. Многие из них были иностранцами – британцами, французами, голландцами, шведами, американцами. Им нравилась неформальность обстановки, они удивлялись энтузиазму учащихся и их вдохновляющей серьезности. Потом выпускники института возвращались из Берлина домой, чтобы заняться практикой или основать собственные институты. Ильзе-Шарль Одье, один из первых французских психоаналитиков, проходил курс учебного психоанализа у Франца Александера. Майкл Балинт, в конечном счете обосновавшийся в Лондоне, – у Ганса Закса. Хайнц Хартманн, впоследствии эмигрировавший в Нью-Йорк, – у Шандора Радо. Список тех, кого анализировал Карл Абрахам, похож на реестр знаменитостей в мире психоанализа: ведущие английские психоаналитики Эдвард и Джеймс Гловер, пациентка Фрейда Хелен Дойч, которая прославилась работами о женской сексуальности, новаторы в области теории Карен Хорни и Мелани Кляйн, а также остроумная английская обозревательница, а впоследствии выдающаяся переводчица Фрейда Аликс Стрейчи.

Берлин был лишь самым привлекательным из центров психоанализа, которые обеспечивали его будущее. Фрейд продолжал практиковать в Вене, все больше и больше сосредоточиваясь на учениках. Среди «учеников» основателя движения после войны были такие видные его последователи, как Жанна Лампль де Гроот и принцесса Мари Бонапарт, правнучка брата императора Наполеона Бонапарта, не говоря уж о многочисленных американцах [232]. Спустя более чем 60 лет Жанна Лампль де Гроот с прежним восхищением вспоминала, каким был Фрейд в апреле 1922 года, когда она, новоиспеченный врач, худенькая, выглядевшая моложе своих лет, впервые появилась в квартире на Берггассе, 19. Основателю психоанализа тогда было почти 66 лет, и она увидела перед собой вежливого, «очаровательного и внимательного старомодного господина». Когда мэтр спросил, могут ли он или его дочери как-то помочь ей устроиться в городе, Жанна ответила, что ей нужно пианино. Фрейд тут же признался в своей немузыкальности, как будто, если она узнает об этом недостатке позже, сие станет препятствием для анализа. Основатель движения был, отметила она, человечным и доступным, резким только с недостойными людьми. Когда Жанна рассказала мэтру, что ее старшая сестра, всегда отличавшаяся крепким здоровьем, за пять дней умерла от испанки, будучи беременной, Фрейд в ответ поведал ей о смерти своей дочери Софи. В сердечной переписке, которую они поддерживали после возвращения Лампль де Гроот в Нидерланды, она вскоре превратилась в «дорогую Жанну». Не каждый пациент находил Фрейда таким очаровательным, но к концу 20-х годов нити его влияния густой сетью опутали всю Европу и Соединенные Штаты.

Психоанализ демонстрировал и другие признаки крепкого здоровья. До прихода к власти нацистов в 1933-м один раз в два года проводились международные психоаналитические конгрессы, которых с нетерпением ждали и на которые все с удовольствием приезжали. Из-за неудобного протеза Фрейд больше на них не присутствовал, хотя решение остаться дома далось ему нелегко. Он откладывал его так долго, как только мог. «Вы верно заметили, – писал мэтр Абрахаму в марте 1925 года, когда шла подготовка к конгрессу в Бад-Хомбурге, – что я снова строю планы, но, когда доходит до дела, смелость привести их в исполнение меня покидает. Если, например, ко времени конгресса мои дела с протезом будут не лучше, чем на прошлой неделе, я наверняка не поеду. Поэтому продолжайте приготовления без расчета на меня». Вместо себя Фрейд отправил дочь Анну и таким образом присутствовал – по крайней мере, мысленно.

С течением времени, по мере укрепления институтов в разных странах, в дополнение к тем, что были основаны до Первой мировой войны, возникали новые периодические издания: в 1926-м – Revue Française de Psychanalyse, в 1932-м – Rivista Psicanalisi. Не менее приятным был тот факт, что произведения Фрейда становились доступными на других языках. Это было для него очень важно: переписка мэтра 20-х годов изобилует выражениями живейшего интереса к планируемым переводам и замечаниями об уже вышедших. «Психопатология обыденной жизни», самая популярная из его книг, при жизни Фрейда вышла на 12 языках, «Три очерка по теории сексуальности» – на девяти, а «Толкование сновидений» – на восьми. Первые варианты не всегда оказывались удачными. А.А. Брилл, который в те героические годы обладал чем-то вроде монополии на перевод Фрейда на английский, был небрежен, а иногда пугающе неточен. Прежде всего, он не понимал разницу – или не обращал на нее внимания? – между шутками и остроумием. Тем не менее Брилл позволил англоговорящему миру хотя бы получить представление, пусть туманное, о теориях основателя психоанализа еще до войны: свой перевод «Трех очерков по теории сексуальности» он опубликовал в 1910-м, а «Толкования сновидений» три года спустя [233].