Питер Гай - Фрейд

Психоаналитики из ближайшего круга, ведомые мэтром, были вовлечены в некий неуклюжий танец, состоявший из неуверенных вращений и неожиданных разворотов. Но Абрахам оставался непреклонен. Он опасался, что Ференци и, хуже того, Ранк охвачены «научной регрессией». Некоторые английские психоаналитики, в частности Эрнест Джонс и братья Эдвард и Джеймс Гловеры, полностью соглашались с Абрахамом: Ранк отрекается от учения Фрейда о роли отца в психологическом развитии ребенка. Теория травмы рождения, раздраженно писал Джонс Абрахаму, есть не что иное, как отказ от эдипова комплекса. И действительно, противники Ранка теперь считали себя более последовательными, чем стареющий мастер, бóльшими фрейдистами, чем сам Фрейд. «Его нетрудно понять, – заявлял Джонс, – если учесть все факторы, возраст, болезнь и коварную пропаганду дома». Было бы жаль, если бы они поссорились с профессором из-за «слишком большой верности его делу», но если им придется выбирать между психоанализом и личными соображениями, мрачно констатировал Джонс, то психоанализ будет, конечно, на первом месте.

Эти тревоги оказались излишними. Фрейд все больше сомневался в ценности новых идей Ранка. Поразмыслив, он стал относиться к экспрессивной, почти фанатичной сосредоточенности Ранка на травме рождения как к непозволительному отступлению от проверенных временем идей психоанализа, а к его пропаганде сокращенного анализа как к губительной страсти целительства. В конце марта 1924 года мэтр уже сказал Ференци, что если раньше он считал верными две трети «Травмы рождения» Ранка, то теперь ограничивает свое одобрение только одной третью. Вскоре даже эта довольно скромная степень одобрения уже казалась ему чрезмерной.

В апреле 1924 года Отто Ранк отправился в Соединенные Штаты. Он читал лекции, проводил семинары, принимал пациентов, руководил начинающими психоаналитиками. Теперь пламя битвы поддерживалось с помощью писем.

Это был его первый визит в Америку – пьянящее, дезориентирующее ощущение… Ранк оказался плохо подготовленным к такого рода испытаниям. Некоторые американские психоаналитики были сбиты с толку тем, что он говорил. Один из них, психиатр Тригант Барроу, врач, чудак и ветреный сторонник психоанализа (мэтр как-то раз назвал его пьяным говоруном), предупреждал Фрейда, что Ранк распространяет в Соединенных Штатах опасную ересь. Основатель психоанализа заверил Барроу: «Это лишь новшество техники, достойное испытания. Оно обещает сократить время анализа; практика покажет, исполнится ли это обещание». Несмотря на все сомнения, мэтр все-таки решился заявить о своей вере в ученика: «Доктор Ранк слишком близок ко мне, чтобы предполагать – он движется в том же направлении, что и его предшественники».

Ранк никогда прежде не сталкивался с такой лестью, как в Америке. Он даже не мечтал о подобном влиянии. Не видел столько денег. Теперь Ранк пытался усидеть на двух стульях: на лекциях подчеркивал тот факт, что травма рождения и сокращенный психоанализ были идеями Фрейда, и в то же время всеми силами старался, чтобы сложилось впечатление, будто он преподносит удивленным слушателям сенсационную новость. Именно мать, а не отец играет главную роль в формировании человека: «Im Gegenteil, die Mutter! Onzecontrary, ze mozer!» Отто Ранк одновременно выступал выразителем официальной точки зрения и дерзким ревизионистом – явление, которое казалось ему необыкновенно соблазнительным [238].

Конечно, Ранк не мог просто забыть о Вене. Фрейд отправил ему в Америку письмо, в котором взял на себя труд проинформировать, что шестеро его недавних пациентов, пять из которых были знакомы с идеями Ранка, полностью опровергли тезис о травме рождения. «Я часто очень за вас волнуюсь», – писал мэтр в своем прежнем отеческом тоне в июле. Он не проявлял враждебности, но ничего не скрывал и советовал Отто не впадать в упрямство: «Оставьте для себя возможность отступления». Ранк воспринял этот даже не совет, а просьбу только как неодобрение и непонимание. «Если бы я уже этого не знал, – писал он в черновике своего ответа, – то ваше сегодняшнее письмо не оставило бы сомнений, что понимание совершенно невозможно». Ранк не отправил это письмо, однако оно как нельзя лучше отражает его обиду. Основатель психоанализа проявил бо2льшую склонность к примирению, чем один из его апологетов. В длинном письме, отправленном летом с курорта Земмеринг, мэтр перечислял важные вопросы, по которым другие психоаналитики, в том числе Юнг, когда он еще не порвал с движением, не соглашались с ним, оставаясь друзьями. Фрейд не желал, чтобы коллеги были просто его эхом. Ференци, на его взгляд, «придает слишком большое значение полному согласию со мной. В отличие от меня». Основатель психоанализа заверял Ранка: «Мои чувства к вам ничто не может поколебать».

Тем не менее по его чувствам был нанесен удар, причем сильный. Летний оптимизм, хотя и очень ограниченный, долго не продержался. Фрейд все больше разделял чувства ближайших соратников, выступавших против Ранка и намеренных закрыть дорогу к примирению. В сентябре Эйтингон с непривычной для него резкостью писал в Вену: «Наш друг Ранк закусил удила». Эйтингона возмущали разговоры о «берлинском заговоре» против Ранка. А в октябре в берлинский лагерь решительно перешла дочь Фрейда. «Анна приходит в ярость, – писал мэтр Эйтингону, – при упоминании имени Ранка». Но основатель психоанализа все еще колебался и посылал противоречивые сигналы. С одной стороны, он пока не хотел разрывать личные отношения с Ранком. «Я бы желал отделить его личность от травмы рождения», – писал мэтр Абрахаму в середине октября, выдавая желаемое за действительное. С другой стороны, несколько дней спустя, когда Ранк вернулся в Вену и первым делом нанес визит Фрейду, сам мэтр ждал встречи с дурными предчувствиями. «Я не питаю иллюзий, – признавался он Эрнесту Джонсу, – относительно результата этого разговора». Непоследовательность основателя движения отражала его душевные страдания.

Венских психоаналитиков новый Ранк озадачил. «Мы не в силах объяснить себе его поведение, – информировал Фрейд Эрнеста Джонса в ноябре, – но можно не сомневаться, что он с удивительной легкостью отбросил всех нас и приготовился к новой жизни, независимой от нас». Для этого Ранк, очевидно, считал необходимым заявить, что мэтр, например, плохо с ним обращался. «Когда ему напоминают о его собственных недружественных заявлениях, он отказывается от них, называя слухами и фантазиями». Теперь Фрейд считал Ранка неискренним, больше не заслуживающим доверия. «Я очень жалею, что вы, Джонс, до такой степени оказались правы». Основатель психоанализа был вынужден написать подобное письмо Джонсу, а еще раньше Абрахаму.