Питер Гай - Фрейд

Самобичевание Фрейда не может заслонить тот факт, что книга «Будущее одной иллюзии» была просто обязана появиться. «Я не знаю, предположили ли вы тайную связь между «Дилетантским анализом» и «Иллюзией», – несколько бесцеремонно писал он Пфистеру. – Во-первых, я хочу защитить анализ от врачей, а во-вторых, от священников». Однако предыстория «Будущего одной иллюзии» была гораздо длиннее и имела намного более личный характер. Фрейда подготовили к ней десятилетия принципиального атеизма и психоаналитического мышления в отношении религии. Он был последовательным воинствующим атеистом еще со школы, высмеивая Бога и религию, причем не щадил Бога и религию собственной семьи. «Для темных путей Бога, – писал Фрейд своему другу Зильберштейну летом 1873 года, когда ему было всего 17 лет, – еще никто не изобрел фонарь». Подобная неясность не делала божество более привлекательным для Фрейда или, если уж на то пошло, более правдоподобным. Когда он объяснял Зильберштейну, что нечестно подходить к религии только метафизически, без подтверждения со стороны чувств, поскольку религия обращается исключительно к чувствам, то предложил не серьезные размышления, а кулинарную шутку: «Даже отрицающий Бога, которому повезло родиться в терпимой и благочестивой семье, не в состоянии отказаться от праздника и кладет в рот новогоднее угощение. Можно сказать, что религия в умеренных дозах стимулирует пищеварение, но переедание опасно».

Такой непочтительный тон был привычен для Фрейда. Как известно, еще будучи студентом, под влиянием своего обожаемого профессора философии Франца Брентано он на несколько месяцев увлекся философским теизмом. Тем не менее Фрейд являлся, как он сам описывал себя Зильберштейну, безбожным студентом-медиком. Таким основатель психоанализа и остался. «Ни в личной жизни, ни в своих произведениях, – за год до смерти подводил мэтр итог жизни убежденного атеиста, – я никогда не делал тайны из своего абсолютного неверия». Всю жизнь он считал, что объяснять следует не атеизм, а религиозные верования.

Став психоаналитиком, Фрейд приступил к решению этой задачи. Среди его записок, датированных 1905 годом, есть такая краткая и емкая фраза: «Религия как невроз нав[язчивости] – личная религия». Два года спустя он использовал эту блестящую идею в своем первом исследовании на данную тему, «Навязчивые действия и религиозные обряды», изящной и дерзкой попытке впрячь религию и невроз в одну упряжку. Фрейд выявил явное сходство между «церемониалами» и «ритуалами», которые так необходимы страдающему навязчивым неврозом, и религиозными обрядами, важной составляющей любой религии. Обе практики, невротическая и религиозная, утверждал он, включают импульсы отречения, обе работают как средства обороны, как способы самозащиты. «После выявления этих соответствий и аналогий можно, пожалуй, взять на себя смелость сказать, что невроз навязчивости следует понимать как патологический эквивалент религиозного образования, невроз – как индивидуальную религиозность, а религию – как всеобщий невроз навязчивости».

С годами Фрейд распространил этот лишенный иллюзий аналитический взгляд еще дальше. В 1911 году он говорил Ференци, что снова размышляет об истоках религии во влечениях, и высказывал предположение, что когда-нибудь подробно разработает эту идею. «Будущее одной иллюзии» стало исполнением обещания, которое Фрейд дал самому себе. Таким образом, ниспровержение религии оружием психоанализа было на повестке дня основателя движения на протяжении многих лет. В письме Пфистеру он настаивал, что его взгляды на религию не являются частью психоаналитических догм: «Это мое личное отношение, которое соответствует взглядам многих, не имеющих касательства к анализу, и которое не разделяют многие достойные аналитики». На самом деле Фрейд щадил чувства давнего и верного сторонника, с которым несколько десятилетий вел добродушные богословские споры… Взгляды, которые подразумевались или открыто высказывались в работе «Будущее одной иллюзии», опирались на всю теорию основателя психоанализа. Возможно, его выводы далеки от оригинальности, но пути, которыми он к ним пришел, характерны для психоанализа.

Как это часто бывало, время появления книги объяснялось глубоко личными причинами. В октябре 1927 года Фрейд объявил Пфистеру, что «брошюра», которая вскоре должна появиться, в значительной степени соотносится с… ним: «Я давно хотел написать ее, но откладывал из-за вас, пока наконец мое желание не стало слишком сильным». Нетрудно догадаться, прибавил он, что работа «связана с абсолютно негативным отношением к религии в любой ее форме и степени, и, хотя это не может быть для вас новостью, я боялся и до сих пор боюсь, что подобное публичное признание будет вам неприятно». Реакция Пфистера оказалась ожидаемой – поддержка: лучше он будет читать одного разумного неверующего, чем тысячу бесполезных верующих. Но если в ответе Пфистера и чувствуется некоторая неловкость или намек на возможную ссору, Фрейд не стал – просто не мог – отказываться от своего намерения. Мы это уже видели: когда основателя психоанализа захватывала какая-либо идея, он испытывал почти болезненное внутреннее давление, избавить от которого могла только работа. Из всех публикаций Фрейда «Будущее одной иллюзии», возможно, самая неизбежная и предсказуемая.

Первые абзацы «Будущего одной иллюзии» уже содержат смелые заявления. Объявленная тема статьи – религия, однако начинается она с характерных размышлений о природе культуры. Это очень похоже на репетицию «Недовольства культурой». В самом начале Фрейд раскрывает свою цель: встраивая религию в по возможности самый широкий контекст, он делает ее, как и любое другое проявление поведения человека, доступной для научных исследований. Иными словами, его бескомпромиссный атеизм, который разделяли большинство современных Фрейду психологов и социологов, специализирующихся на религии, лишал вопросы веры какого-либо привилегированного статуса и любых претензий на то, что они не подлежат анализу. Для него не было ничего святого – Зигмунд Фрейд считал, что как исследователь имеет право войти в любой храм.

За полтора столетия до основателя психоанализа один из его интеллектуальных предшественников, Дени Дидро, храбро заявил: «Факты можно разделить на три класса: Божественные деяния, явления природы и действия людей. Первые относятся к теологии, вторые – к философии, а прочие – к собственно истории. Все они равно подлежат критике». Именно в таком ключе подходил мэтр к анализу религии – это был критический дух эпохи Просвещения. В такой интеллектуальной преемственности не было ничего загадочного или скрытого. «Ваш суррогат религии, – откровенно говорил Фрейду его друг Пфистер, – по сути своей есть мышление эпохи Просвещения XVIII века, но под гордой, свежей, современной личиной». Основатель психоанализа не считал, что пропагандирует суррогат религии, но и не отрицал наследие предшественников. «Кроме того, я не сказал ничего, – заверял он в работе «Будущее одной иллюзии», – чего до меня намного полнее, энергичнее и убедительнее не сказали другие, лучшие люди». Фрейд не стал приводить их имена, чтобы не сложилось впечатление, будто он хочет поставить себя в один ряд с ними. Впрочем, догадаться нетрудно: Спиноза, Вольтер, Дидро, Фейербах, Дарвин.