Питер Гай - Фрейд

Наверное, поэтому ожидание, что число сторонников секулярного рационализма будет увеличиваться, казалось ему вполне оправданным. «Научный дух порождает определенное отношение к предметам нашего мира; перед предметами религии он на какое-то время останавливается, колеблется и, наконец, также и здесь переступает через порог. В этом процессе нет задержек, чем большему числу людей становятся доступными богатства нашего знания, тем больше распространяется отход от религиозной веры, сначала только от устаревших, предосудительных ее облачений, а затем и от ее фундаментальных предположений». Это и есть суть аргументации Фрейда: сами предпосылки науки несовместимы с предпосылками религии. Он отвергал все мосты, которые современные историки пытались навести между ними, все хитросплетения мысли современных богословов. «Война между наукой и религией», этот воинственный девиз XVIII века, с воодушевлением поддержанный XIX столетием, остался для основателя психоанализа аксиомой и в середине ХХ века. Он не раз повторял в нескольких своих работах, что попросту считает религию врагом [266].

Присоединившись к борьбе против этого врага, Фрейд с радостью поставил свою психологию под флаг науки. «На самом деле психоанализ – это метод исследования, беспристрастный инструмент, такой, скажем, как исчисление бесконечно малых величин», – утверждал он в работе «Будущее одной иллюзии». Такое определение ему явно нравилось. Несколькими годами раньше мэтр писал Ференци, что они, психоаналитики, есть и остаются объективными, за исключением следующего: исследовать и помогать. Быть объективным – tendenzlos – значит придерживаться научного подхода, поэтому психоанализ также может с полным основанием назвать себя наукой или, по крайней мере, стремиться к этому [267]. Учитывая воинственность Фрейда, это заявление никак нельзя считать нейтральным. Объявление наук, в том числе психоанализа, объективными было сродни политическому заявлению, утверждению, что они свободны от идеологических, направленных на собственную защиту искажений [268]. Если религия – от самых примитивных жертвоприношений до самой утонченной теологии – представляет собой детский страх, благоговение и пассивность, перенесенные во взрослую жизнь, то наука, как должен определять ее психоаналитик, есть упорядоченное усилие преодолеть наследие детства. Наука презирает жалкие попытки верующего реализовать фантазии благочестивым терпением и ритуальными спектаклями, просьбами к высшей силе и сжиганием еретиков.

Зигмунд Фрейд подозревал, что и атеизм способен оказаться уязвимым перед идеологией: его можно было использовать, выражаясь языком психоанализа, как стратегию защиты, нечто вроде реакции, характерной для подростка, бунтующего против отца. Те, кто ссорится с Богом, возможно, повторяют в сфере религии эдипову битву, которую они проиграли дома. Впрочем, Фрейд и не ссорился – он не имел желания сражаться с химерами. Основатель психоанализа полагал, что его атеизм есть нечто лучшее: предпосылка к усердным и плодотворным исследованиям феномена религии. Как нам известно, мэтр не рядился в одежды социального реформатора. Но, являясь современным наследником философов, он был убежден, что одна из обязанностей науки – использовать свои достижения для облегчения душевных страданий. В психоаналитической критике, которой подвергал Фрейд религию, кроется надежда, что раскрытие и распространение правды о религии поможет освободить от нее человечество.

Конечно, эта надежда, как признал основатель психоанализа в статье «Будущее одной иллюзии», может обернуться еще одной иллюзией, но, обозначив этот вопрос, он отложил его, поскольку, по словам мэтра, ничто не может долго противостоять разуму и опыту. Кроме того, «наш бог Logos, наверное, не столь всемогущ, он может осуществить лишь малую часть того, что обещали его предшественники». Несомненно, его последователи готовы отказаться от большей части своих детских желаний. Их мир не рухнет, если они будут вынуждены расстаться еще с какими-нибудь мечтами. Научный метод, который они применяют, и допущения, которыми руководствуются в своих исследованиях, позволят им изменить свои взгляды в свете более надежных свидетельств. «Нет, – делает заключение Фрейд, – наша наука не иллюзия. Но было бы иллюзией верить, что мы откуда-нибудь из другого места могли бы получить то, чего она нам дать не может». Так он заявлял о своей вере в науку, которой всегда придерживался, но о которой редко с такой откровенностью говорил прежде – и никогда после. Несколькими годами раньше основатель психоанализа описывал себя Ромену Роллану как человека, который немалую часть своего жизненного труда обратил на то, чтобы уничтожить собственные иллюзии и иллюзии человечества.

В январе 1928 года незнакомый Фрейду человек, Эдвард Петрикович, наборщик, назвавший себя всего лишь простым рабочим и приветствовавший борьбу основателя психоанализа против религии, прислал ему вырезку из газеты St. Louis Post-Dispatch. В заметке утверждалось, что новая книга Зигмунда Фрейда вызвала раскол среди его сторонников и стала чем-то вроде сенсации. Мэтр ответил без промедления, вежливо и немного раздраженно. Он не мог поверить, что его корреспондент не принадлежит к числу образованных людей. Вне всяких сомнений, он европеец, давно живущий в Соединенных Штатах. Фрейд недоумевал: «…я могу позволить себе удивление, почему вы все еще верите всему, что читаете в американских газетах». Отчасти Фрейд был прав. Петрикович – профсоюзный деятель, вольнодумец и социалист – действительно эмигрировал в Сент-Луис после Первой мировой войны. Основатель психоанализа заметил, что присланная Петриковичем статья приписывает ему заявления, которых он никогда не делал. На самом деле «публика здесь практически не обратила внимания на мою маленькую работу. Если можно так выразиться, всем наплевать – es hat kein Hahn nach ihr gekräht».

В действительности книга «Будущее одной иллюзии» вызвала больше шума, чем был готов признать Фрейд, когда рядился в поношенные – и даже рваные – одежды человека, на которого никто не обращает внимания. Вырезка, которую прислал мэтру Петрикович, была перепечаткой статьи, впервые появившейся в газете New York Times в конце декабря 1927 года с сенсационными и вводящими в заблуждение заголовками: «РЕЛИГИЯ ОБРЕЧЕНА / УТВЕРЖДАЕТ ФРЕЙД / Он говорит, что настало время ей уступить место науке / ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛИ РАЗОЧАРОВАНЫ / Новая книга основателя психоанализа вышла в свет и может вызвать раскол» [269]. Волнение, поднятое работой «Будущее одной иллюзии», здесь явно преувеличивалось… Тем не менее в апреле 1928 года Фрейд писал Эйтингону, что вызвал неудовольствие большинства. Он слышал «вокруг себя всевозможные приглушенные инсинуации». Серьезного раскола в ряды его учеников книга не внесла, но заставила некоторых нервничать. Как бы то ни было, религия оставалась чрезвычайно деликатным вопросом. «Тот факт, что Анна встретила сопротивление своему докладу в Берлине, – писал Эйтингон Фрейду в июне, – имел свою причину – статью «Будущее одной иллюзии», на которой строился доклад и которая вызывала и вызывает бурные чувства, даже если люди не отдают себе в этом отчета». Несмотря на все ошибки и искажения, корреспондент газеты New York Times в Вене уловил общую атмосферу.