Питер Гай - Фрейд

Это было в 1908 году. Вскоре тон Фрейда стал более резким – он сердился на то, что называл идиотской и мелкой ревностью – schwachsinnige Eifersüchteleien. В конечном счете он охарактеризовал Штекеля как «поначалу очень полезного, а потом абсолютно неуправляемого» [108]. Вердикт довольно суровый, но по сравнению с тем, что говорил Фрейд в частном порядке, его можно считать сдержанным. В личных письмах основатель психоанализа называл Штекеля бесстыдным лжецом, необучаемым человеком, mauvais sujet [109]и даже свиньей. Фрейду так пришелся по душе этот обидный эпитет, что он повторил его и на английском: «эта свинья Штекель». Так он назвал его в письме к Эрнесту Джонсу, который, как казалось мэтру, слишком доверял Штекелю. Многие последователи Фрейда из Вены, не опускавшиеся до таких выражений, соглашались с ним, что Штекель энергичен, но совершенно безответствен, зачастую несерьезен и в довершение всего нетерпим. Тем не менее в 1911 году он еще находился на хорошем счету в Венском психоаналитическом обществе, читал доклады, участвовал в дискуссиях. В апреле этого же года общество даже посвятило целый вечер комментированию – по большей части резкой критике – книги Штекеля «Язык снов». Вильгельма Штекеля, который сам отличался нетерпимостью, терпели несколько лет.

Несмотря на то что некоторые из венских сторонников раздражали Фрейда не меньше, чем Штекель, не это было его главной заботой. Приблизительно в то же время мэтр вступил в схватку с Карлом Краусом, остроумным и опасным противником, – после нескольких лет дружеских, хотя и неблизких отношений. Краус, никогда не терявший уважения к самому Фрейду, яростно возражал против модных в то время примитивных приложений его идей к деятелям литературы – включая себя самого. Особое негодование вызвало у него одно из таких приложений, автором которого был его бывший друг и соратник Фриц Виттельс, – оно пыталось приравнять выпуск его знаменитого журнала Die Fackel к обычному симптому невроза. Краус обрушил на психоанализ лавину острых, а иногда и злых шуток. Защищая соратников, даже когда они этого не заслуживали, Фрейд, которому вульгаризация психоаналитического метода вредила не меньше, чем самому Краусу, не стеснялся в выражениях (в частной переписке). «Вам известно неограниченное тщеславие и отсутствие дисциплины у этого талантливого животного, К. К.», – писал он Ференци в феврале 1910 г. Двумя месяцами позже мэтр признался все тому же Ференци, что разгадал секрет Крауса: «Он безумный глупец с огромным актерским талантом». Это, по мнению мэтра, позволяло ему имитировать ум и вдохновение. Подобный приговор был скорее продуктом приступа ярости, чем трезвых размышлений, и, несмотря на ядовитые и иррациональные нападки Клауса, от истины он далек.

Но все это были второстепенные проблемы. По мере того как психоаналитическое движение набирало силу, Фрейду требовалось воспитывать и держать в повиновении своих влиятельных и ненадежных сторонников в других странах. С годами его переписка становилась все более интернациональной и начинала походить на переписку генерала, планирующего военную кампанию, или дипломата, вербующего союзников. Вероятно, самым ненадежным и, вне всяких сомнений, самым важным из рекрутов Фрейда был Эйген Блейлер, шеф Юнга. Какое-то время Блейлер являлся ценным членом фрейдистского клана. В 1908 году он присутствовал на скромном международном конгрессе в Зальцбурге, первом из многих, на котором группа «друзей психоанализа», как они себя называли, из Вены, Цюриха, Берлина, Будапешта, Лондона и Нью-Йорка собралась вместе, чтобы послушать доклады Юнга, Адлера, Ференци, Джонса, а также, разумеется, Фрейда и наладить более близкое сотрудничество. Среди многообещающих результатов необходимо назвать основание первого периодического издания по психоанализу, Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, руководителями которого стали Блейлер и Фрейд, а редактором Юнг. Двойное руководство служило радующим глаз символом союза между Веной и Цюрихом и не менее приятным свидетельством верности Блейлера идеям основателя психоанализа.

Внешне их отношения были неизменно дружескими, хотя и несколько сдержанными. Однако Блейлер, на которого произвели большое впечатление идеи Фрейда, все еще не был убежден, оправдан ли такой упор на сексуальность, и эти сомнения, дополненные подозрениями, что лидер движения строит жестко управляемую систему, заставляли его колебаться в оценке организации, которую создавал Фрейд. «Этот принцип «кто не с нами, тот против нас», – заявил он Фрейду в 1911 году, выйдя из недавно организованной Международной психоаналитической ассоциации, – это «все или ничего», на мой взгляд, необходим для религиозных комитетов и полезен для политических партий. Я могу понять принцип как таковой, но для науки считаю его опасным». Фрейд мог бы приветствовать такую открытую, по-настоящему научную позицию, но, находясь под сильным градом критики, не принял ее [110]. Он продолжал обхаживать Эйгена Блейлера и одновременно ругать его в письмах друзьям. «Блейлер невыносим», – признавался мэтр Ференци.

Какими бы утомительными ни находил Фрейд нескончаемые колебания Блейлера, дома ему предстояло решить более серьезные проблемы, особенно связанные с местом Альфреда Адлера в Венском психоаналитическом обществе. Отношения основателя психоанализа с Адлером были более запутанными, чем со Штекелем, и в долговременном плане более важными. Адлер был самоуверенным и серьезным. Недоброжелатели из близкого круга Фрейда считали его лишенным чувства юмора и жадным до похвалы. Джонс, например, описывает Адлера как угрюмого и жаждущего признания. Но те, кто знал его как завсегдатая венских кафе, видели перед собой другого человека – непосредственного и любящего шутку. Каким бы ни был «настоящий» Адлер, коллеги считали, что он уступает только Фрейду. Однако мэтр не опасался Адлера и не относился к нему как к сопернику. Наоборот, в течение нескольких лет Фрейд демонстрировал полное доверие к нему. В 1906 году, когда Адлер представил на рассмотрение общества доклад о психологической основе неврозов, мэтр искренне похвалил его, хотя почти не использовал любимый термин Адлера «неполноценность органа» – Minderwertigkeit и предпочитал более нейтральные определения, например «специфическая изменчивость органов». В остальном статью Адлера, как и его работу в целом, Фрейд нашел полезной и важной. Другие участники обсуждения в тот вечер были согласны с ним, за исключением Рудольфа Рейтлера, который прозорливо почувствовал беду в усиленном подчеркивании Адлером роли физиологии и наследственности в формировании неврозов.

Не обращая внимания на эти комариные укусы, Адлер под зонтиком психоанализа Фрейда продолжал создавать собственную психологию. При этом они во многом соглашались друг с другом. Оба считали наследственность и окружающую среду важными факторами в этиологии неврозов. Подчеркивая неприятности, которые неполноценность органа могла создать для психики человека, Адлер придерживался по большей части биологической ориентации, и Фрейд частично признавал такую возможность. В то же время, будучи социалистом и общественным деятелем, выступавшим за улучшение жизни при помощи образования и социальной помощи, Адлер приписывал окружающей среде важную роль в формировании психики. Фрейд, как нам известно, решительно настаивал на влиянии мира детства на психологическое развитие – роль родителей, братьев и сестер, нянек, товарищей по детским играм, а также сексуальных травм и неразрешенных конфликтов. Но взгляды Адлера на окружающую среду не совпадали со взглядами Фрейда. Фактически Адлер открыто ставил под сомнение фундаментальное положение мэтра о том, что сексуальное развитие в детском возрасте является решающим для формирования характера. Уточняя и пересматривая предположения, которые он выдвинул в самом начале своего обращения к психологии, Адлер убедительно, хотя и не очень изящно, сформулировал особое семейство идей. Его доклады, комментарии к выступлениям других членов общества, статьи, а также первая монография по психологии были безошибочно «адлеровскими». В основе всех лежало убеждение, что каждый невротик стремится компенсировать какой-то соматический недостаток. Независимо от того, насколько серьезно Адлер воспринимал окружающий мир, роль судьбы в своей психологии он отводил биологическим факторам. Однако все это не мешало Адлеру испытывать благожелательный интерес к маленькому, только нащупывающему свой путь сообществу психоаналитиков.