Питер Гай - Фрейд

В конце ноября два главных персонажа разворачивающейся драмы встретились на скромной конференции психоаналитиков в Мюнхене и, воспользовавшись случаем, долго беседовали наедине об эпизоде с Бинсвангером. Юнг извинился, и они помирились. «В результате, – сообщал Фрейд Ференци, – наши личные и интеллектуальные связи укрепились на годы. Никаких разговоров о расставании, вероотступничестве». Сия оптимистическая оценка отчасти была самообманом, который не выдержал столкновения с реальностью. Фрейд осторожничал и не мог полностью доверять этому мирному исходу, хотя ему очень этого хотелось. Юнг, признался он Ференци, напомнил ему пьяницу, который непрерывно восклицает: «Не считайте меня пропащим!»

Воссоединение в Мюнхене сопровождалось обмороком Фрейда – вторым в присутствии Юнга. Как и в Бремене тремя годами раньше, это снова случилось в конце обеда. Опять развернулась оживленная дискуссия между Фрейдом и Юнгом, и мэтр снова истолковал слова Юнга как желание его, Фрейда, смерти. Во время спора Фрейд упрекал Юнга и Риклина в публикации статей по психоанализу в швейцарских журналах без упоминания его имени. Юнг оправдывал подобную практику: в конце концов, заявил он, имя Фрейда хорошо известно. Но основатель психоанализа настаивал на своем. «Я, помнится, подумал, что он воспринимает этот вопрос довольно лично, – впоследствии вспоминал Джонс, присутствовавший при разговоре. – Внезапно, к нашему чрезвычайному удивлению, с ним случился обморок, и он упал на пол. Физически сильный Юнг быстро перенес его на кушетку, и он вскоре пришел в себя». Этот случай для Фрейда был исполнен тайного смысла, и он анализировал его в письмах близким друзьям. Независимо от соматической причины – усталость, головные боли – Фрейд не сомневался, что главной составляющей обморока стал психологический конфликт. Косвенным образом в этом приступе, как и прежде, был замешан Флисс. Основатель психоанализа все еще пытался подвести эмоциональный баланс в отношениях с бывшим другом. Юнг, со своей стороны, какие бы выводы он ни сделал из этого пугающего случая, поспешно изложил на бумаге собственное явное облегчение от примирения с Фрейдом. Кающийся и заботливый – снова любящий «сын». «Прошу вас, – писал он Фрейду 26 ноября, – простите мои ошибки, которые я не буду пытаться оправдывать или приуменьшать».

Но это была всего лишь маска. Юнг по-прежнему считал себя обиженным и воспринимал комплименты как оскорбления. 29 ноября Фрейд в письме к нему определил свой обморок как мигрень «не без примеси психики», другими словами, как «элемент невроза». В том же письме он похвалил Юнга за «раскрытие загадки всего мистицизма». Но эти слова показались Юнгу, который не забыл возмущения, высказанного в предыдущем письме, обидными. Фрейд опять его недооценивает… Он ухватился за признание мэтра, что у него присутствует не подвергшийся анализу элемент невроза. Именно этот «элемент», объявил Юнг со свойственной ему «швейцарской невоспитанностью», не позволяет Фрейду по достоинству оценить его, Юнга, работу. Долгие годы применявший термин «комплекс отца» и собственным примером давший убедительное подтверждение сей теории, теперь Юнг отрицал ее как изобретенную в Вене. И с болью отмечал, что психоаналитики слишком склонны использовать свою профессию в целях осуждения.

Фрейд мобилизовал остатки терпения и не стал придираться к «новому стилю» Юнга. Он согласился, что печально видеть злоупотребление психоанализом, и предложил «простое домашнее средство»: «Пусть каждый из нас займется собственным неврозом усерднее, чем неврозом соседа». В своем ответе Юнг на какое-то время смягчил тон и проинформировал Фрейда, что готовит язвительный отклик на новую книгу Адлера. Мэтр это одобрил, однако напомнил Юнгу об их разногласиях: «инновации» последнего, касающейся теории либидо. Для подсознания Юнга это было уже слишком; в середине декабря в коротком письме он допустил одну из тех оговорок, на которых зиждется психоанализ. «Даже сообщники Адлера, – писал он, – не желают считать меня одним из них». Но вместо ihrigen – «них», – как того требовал контекст, Юнг неосознанно отрекся от Фрейда, написав Ihrigen – «вас». Несколько лет назад основатель психоанализа сам поймал себя на подобной оговорке, указывающей на подсознательную враждебность к Юнгу. Теперь, посчитав ошибку, которая вовсе не была ошибкой, ключом к истинным чувствам Юнга и придя в ярость, Фрейд не стал бороться с искушением прокомментировать ее. Довольно язвительно он поинтересовался у Юнга, найдется ли у того достаточно «объективности» – один из любимых агрессивных терминов Юнга, – чтобы размышлять над этой оговоркой без злобы.

У Юнга «объективности» не нашлось. В самой оскорбительной форме он дал волю своей, как однажды выразился Фрейд, здоровой грубости: «Могу я сказать вам несколько серьезных слов? Я признаю свои колебания в отношении вас, но склонен смотреть на ситуацию честно и абсолютно беспристрастно. Если вы в этом сомневаетесь, это ваша проблема. Я бы хотел привлечь ваше внимание к тому факту, что ваша манера обращаться с учениками как с пациентами – это грубая ошибка. Так вы получаете либо рабски повинующихся сыновей, либо дерзких мошенников (Адлера, Штекеля и всю эту наглую шайку, теперь шатающуюся по Вене). Я достаточно объективен, чтобы раскусить ваш трюк». Отрицая «комплекс отца», он снова ярко продемонстрировал его: своим методом выявления симптоматических поступков людей Фрейд низводит их до уровня «сыновей» и «дочерей», которые смущенно сознаются в своих пороках. «А вы остаетесь наверху как отец». Юнг заявил, что лично он не нуждается в таком раболепии. Поначалу казалось, что Фрейд, наблюдая, как прямо на его глазах рушатся заветные планы относительно будущего психоанализа, все еще надеется урезонить Юнга. В черновике ответа он указал, что реакция Юнга на то, что он обратил его внимание на оговорку, была чрезмерной, и защищался от обвинения, что держит своих учеников в состоянии инфантильной зависимости. Наоборот, в Вене его критикуют за то, что он уделяет недостаточно внимания их анализу.

Замечания Фрейда на чрезмерную реакцию Юнга сами нуждаются в пояснении. В своих письмах и беседах психоаналитики первого поколения были довольно бесцеремонны, что стало бы абсолютно неуместно в отношении других людей. Они бесстрашно толковали сны друг друга, обращали внимание на оговорки и описки, свободно – иногда даже слишком свободно – использовали такие диагностические термины, как «параноидальный» или «гомосексуальный», для характеристики товарищей и даже самих себя. В собственном кругу они все практиковали нечто вроде свободного психоанализа, который посторонним людям казался бестактным, ненаучным и неэффективным. Эта безответственная риторика, по всей видимости, помогала отвлечься от напряженной работы по психоанализу, служила чем-то вроде громкой награды за молчание и сдержанность, которые были им присущи бо2льшую часть времени. Мэтр играл в эту игру вместе с остальными, даже несмотря на то, что благоразумно предостерегал коллег против использования психоанализа в качестве оружия. Фрейд был прав, считая реакцию Юнга на его толкование оговорки в высшей степени непропорциональной и поэтому глубоко симптоматичной.