Лаврентий Берия - Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание

Я спросил: «А вы, Игорь Васильевич, во время войны сколько часов в сутки работали?» Он говорит: «Когда как, а в среднем часов по 10–12». А я ему говорю: «А я работал, бывало, по 16 часов, а то и больше, потому что при товарище Сталине иначе работать не получалось. Так что у меня школа хорошая, если школу товарища Сталина прошел, все сможешь».

Курчатов засмеялся и говорит: «Ну, теперь мы проходим вашу школу, тоже есть чему поучиться».

А я школу Сталина начал ещё в ЧК проходить. И проваливал вначале, но товарищ Сталин умеет ценить по силе, а не по слабости. Только вранья не прощает. Ошибся, подвел по глупости, простит. А если врешь или на дело наплевать, тут ударит – с ног собьет.

Когда меня перевели из ЧК в Заккрайком (до образования трёх отдельных союзных республик Азербайджан, Армения и Грузия были объединены в Закавказскую СФСР, а республиканские ЦК подчинялись Закавказскому краевому комитету ВКП(б). – С.К. ), я уже думал, что так по линии ЧК и пойду. А получилось иначе.

Сейчас партийный работник стал больше хозяйственным работником, а это неправильно. Партийный работник должен быть прежде всего политическим работником, а сейчас в СССР политическая работа должна переносить центр тяжести в образование.

Главным должен становиться Совет Министров, а партийные органы от хозяйственных дел должны отходить, на это советские органы есть. Но до войны Советской власти было всего двадцать лет, все было новое, а сколько воевать пришлось. А потом троцкизм, оппозиция, так что тогда политический работник должен был везти все. Тогда отдай хозяйственную или плановую работу только в наркоматы, такого могли нахозяйствовать и напланировать, что Советская власть без войны могла погибнуть.

Комментарий Сергея Кремлёва

Не развивая эту мысль Л.П. Берии, тем не менее обращаю на неё отдельное внимание читателя. Мысль-то очень верная и многое в том времени проясняет.

И для меня Заккрайком стал главной школой. Академию я уже в Москве прошел, сталинскую. А ВУЗ можно сказать в Тбилиси прошел. В Баку не получилось, а в Тифлисе такие университеты получились, что и сейчас вспомнить приятно. Работал как собака, и ночью работал. Любил ночью по Тифлису ходить. Дышать легче, и все сразу видно, где идет работа, а где тяп-ляп. Ночью до Сталинири (до 1934 г. Цхинвали. – С.К. ) бывало доезжал, когда там лесокомбинат и кирпичный завод строили. До Боржоми ночью доезжал.

Когда я начал работать в Заккрайкоме и в ЦК Грузии, в Грузии было 100 агрономов. Груз на арбе возили, пахали сохой. Все промышленное производство субтропических культур мы поставили, когда я уехал в Москву, мандарины миллионами собирали.

Как я тогда работал, это одно удовольствие. Все менялось на глазах, и все для хорошей жизни. Когда мы атомные заводы строили, чувство другое было. Знаешь что надо, торопишь, подгоняешь, а сам думаешь: «Эх, если бы всю эту силу на мирное дело. Сколько сил приходится тратить, а на что? Чтобы тебя бомбами не забросали». За полгода до первого испытания я был у товарища Сталина, докладывал, он слушал, слушал, потом говорит: «Сколько мы, Лаврентий, на эти деньги могли бы жилья построить для рабочих. Деревня в развалинах, как бы мы все быстро подняли». Потом выругался, рукой махнул.

Говорят, что большевики кровь льют. А большевики самые мирные люди, потому что большевику больше всего хочется строить и мирно жить. У большевика для себя жить времени нет, мы для людей живем. Для меня это давно стало привычкой. Государственный деятель, это человек с особой ответственностью. Если тебе доверили, от тебя миллионы людей зависят. Ты ошибся – им плохо, ты поленился, им тоже плохо. Так работай, это большое удовольствие, когда ты работаешь, а людям от этого лучше, а ты знаешь, что это от тебя идет.

У меня биография богатая. А уложить можно в один листок, книгу не напишешь. Горький сказал, что каждый может написать книгу о своей жизни. А я что напишу. Сидел в кабинете, а когда из него выходил, садился в машину или на поезд и ехал давать нагоняй, потому что должность такая. Любил читать, а читал мало, потому что времени не было. Любил с красками повозиться, а тоже времени не было. Любил рыбалку, а рыбу ловил раз в году, и то не каждый год.

Ездил много, видел мало, потому что там, куда приехал, не на пейзаж смотришь, а на бумаги и людей. Черчилль картины пишет, я бы тоже писал, а когда писать?

Но у меня тоже жизнь интересная, видел много чего, не все напишешь. Но всегда работали для народа. А как об этом напишешь?

У Черчилля получается, что он хотел мира, а войны он не хотел. Но мы-то знаем, кто чего хотел. Гитлер в завещании написал про английских поджигателей войны, и правильно написал. Они войну и подожгли. Перед войной мы не сразу поняли, в чем дело. Думали, что Англия и Франция поняли, что немцы для них главная опасность, так что надо договориться с нами. И Литвинов всех уговаривал, что Запад нам поможет. Как Остап Бендер.

Я с большой политикой дела до Москвы постоянно не имел, а когда приехал в Москву, надо было все отдавать Наркомату, а потом дела по вскрытию заговора навалились. Все тогда с весны 1939 г. началось, когда мне пришлось Деканозова отдать в Наркомат иностранных дел к Молотову. Деканозов был мой старый сотрудник, но в дипломатическую кухню вошел быстро, товарищ Сталин им был доволен, и Молотову он помог крепко.

Тогда мы уже поняли, что нас хотят с немцами столкнуть, так что надо с немцами договариваться. И вся нами получаемая информация от закордонной агентуры и по дипломатической линии показывала в одну сторону. Англичане и американцы готовят новую войну, а главная их задача, заставить немцев воевать с нами, а они будут наблюдать со стороны. Товарищ Сталин тогда сказал, что это мы еще посмотрим, кто будет наблюдать, а кто будет воевать. Так оно и получилось, мы с немцами заключили Пакт, а в Европе началась война. Черчилль очень хотел нас спровоцировать, но с нами у него ничего не получилось. А Гитлера они спровоцировали, он на нас полез, хоть сразу было ясно, что у Германии нас побить кишка тонкая.

Если бы не ряд предательств в начале войны, мы дальше Смоленска немцев не пропустили бы. Так и товарищ Сталин считает, но только не хочет тыкать этим маршалам. Сказал, кто старое помянет, тому глаз вон. Теперь уже никто не захочет ставить Советской власти палки в колеса, мы теперь сильные, выгодней Советской власти верно служить.

Они в Англии и в США думают, что у нас тут идет внутренняя склока и борьба за власть. Меряют по себе, потому что там власть дает удовольствия и богатство. А у нас чем больше власти, тем больше болячек. Я больше всего работал, когда у меня было больше всего власти, когда я в 1944 г. стал заместителем товарища Сталина по ГОКО (Государственный Комитет Обороны. – С.К. ) вместе с товарищем Молотовым. Тогда ГОКО был высший орган, заместитель Председателя ГОКО, это, считай, второй человек после товарища Сталина. У меня и до этого была нагрузка дай бог каждому, но тянул. Когда стал заместителем [Председателя] ГОКО, осталось все как было, но все равно что-то прибавилось. Конечно, тогда была война, особый случай, но все равно у нас чем больше власти, тем больше работы. И отвечаешь за все перед самим товарищем Сталиным.