Артем Драбкин - Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом

Удар по острову Соммерс 23.07.1944

– А премию за сбитый самолет вы получили?

– Нет. Почему? Я вел эскадрилью, в которой ведущего не было, а был бардак. Я привел группу домой, все целые вроде, все нормально. Пришел на стоянку, к летчикам. И хочу разобраться, почему один летчик не пикировал, а летел над кораблями и бросал бомбы с горизонтального полета. Я хочу его потрясти:

– Что ты делал? Почему?

Но тут шум, гам, порядка никакого нет. Кто-то кричит:

– Ура! Мы сбили! Мы потопили!

А я уже не ведущий. Они видели, что был сбит самолет. Все кричат: «Мы сбили». А я вроде как ни при чем. Я же в чужой эскадрилье.

Мне никто не докладывает, все поперли к майору Конькову, адъютанту их эскадрильи. Он там что-то записывает, про меня уже забыли и затолкали даже. И тут мне говорят:

– Обстановка в воздухе нормальная – разрешение дали вылетать в Ленинград на аэродром Комендантский.

Я сел в самолет, полетели, сели на Комендантский аэродром, мы с Игорем облетали два самолета. Все хорошо. Потом поехали к родственникам Игоря, там перекусили – нам дали бортпаек. Переночевали. Родственники Игоря рассказывали, как они жили в Ленинграде, потому что, когда объявили войну, кто-то из них сообразил, побежал в продуктовый магазин и купил фанерный ящик карамели. На второй день перегнали самолеты домой…

– Сколько бомб возили?

– Штурмовик Ил-2 при моторе тысяча шестьсот лошадиных сил брал РСы, пушки, пулеметы и шестьсот килограммов бомб с перегрузкой. Обычно брали четыреста.

– Как Вы целились при бомбометании?

– Я листал документы в архиве. В начале войны маршалом авиации Лактионовым была подписана инструкция по прицеливанию самолета Ил-2 «Семь методов прицеливания». И все чепуха. Ну не успели даже отработать методику прицеливания, как началась война. Поставили новый коллиматорный прицел, чепуховский, дурацкий. На вынужденной посадке, когда самолет ударяется в препятствие, то сразу бьешься мордой в прицел – он прямо перед тобой стоит. Перешли на ВВ-1. [22]

«Визир Васильева – «ВВ-1»: На моторе стоит стержень с кольцом величиной в три копейки. И на бронестекле перекрестие. Надо совместить мушку, которая на конце мотора перед винтом, и здесь перед носом. И тогда стрелять. [23]

Бомбоштурмовой удар Ил-2 по транспорту, район мыса Хейла, 8.04.1945

– То есть вы считаете, что прицел «ВВ-1» был лучше коллиматорного?

– Он трудней был, но точней. Если им овладеть, то можно точнее бить. Разные методы прицеливания при бомбометании были. Эффективным было топ-мачтовое бомбометание. Я владел всеми методами.

– Как у вас было с кормежкой?

– А сейчас тебе скажу. Значит, когда меня сбили 15 августа 1943 года, меня взвешивали. При росте сто семьдесят пять сантиметров у меня был вес пятьдесят пять килограммов. Но это не значит, что меня плохо кормили, но все-таки двадцать килограммов – это нехватка большая. А уже в 1944 году кормили отлично. И даже в окруженном Ленинграде два раза давали нам жареного угря.

– А как было с культурной жизнью? Концерты? К вам приезжали артисты?

– Да, конечно. Даже Поль Робсон, знаменитый американский бас, на аэродроме в Кёрстове выступал.

Были и другие концерты, приезжали участники самодеятельности эстонского корпуса. Своей собственной самодеятельности мало было, некогда – все в основном заняты боевой работой…

– А фильмы?

– Фильмы, конечно, были. Но в основном я смотрел кино не на фронте, а в госпитале, после ранения. А в полку я отвечал за патефон. Мне замполит поручил. Это было перед отправкой на фронт на аэродроме Богослово, где мы тренировались. Три или четыре летчика погибли там в учебных полетах. [24]

А потом кто-то разбил пластинку, и замполит объявил мне выговор. А когда его послали в другую часть, он забыл с меня выговор снять, поэтому с меня, Героя Советского Союза, сняли выговор по случаю расформирования 35-го полка, вот так.

И еще мы в Мариинском театре на каком-то спектакле были один раз. Спектакль идет, а тут бомбы рваться начали, снаряды. Воздушная тревога. Вышли в бомбоубежище. После спектакля выходим и видим: возле библиотеки Салтыкова-Щедрина два обгоревших трамвайных вагона, трупы валяются. После ранения я попал в дом отдыха, в Бернгардовку. Ну, там танцы, музыка.

– Когда был ваш последний боевой вылет в войну?

– Это было в январе 1945 года, на острове Эзель. Я некоторое время не летал, у меня был перерыв. В отпуск меня послали, потому что погиб мой самолет, цельнометаллический, облегченный штурмовик. Назывался – «тяжелый истребитель». Этот самолет мне пригнал на Гора-Валдайский аэродром мой инструктор Яков Данилович Форостенко, после войны – заслуженный тренер, установил два рекорда мира. [25]

Эти Ил-2 были выпущены малой серией под названием – «тяжелый истребитель». Цельнометаллический, со скошенными стреловидными крыльями. [26]

Все знали в полку, что я никому не даю свой самолет. Но тут подходит Коля Никитин. На нас первых в полку посылали представление на Героя.

– Батя, дай самолет, нужно на топ-мачтовые бомбометания идти.

Я говорю:

– Бери. Только тебе даю, больше никому не дам.

Он вернулся из полета и говорит:

– Больше не давай мне этот самолет. Он переворачивается. Не успел взлететь, как он уже норовит упасть. Легкий, неустойчивый, вертлявый.

А тут я гриппом заболел, и полковой врач об этом сказал командиру полка, и тот отправил меня отдыхать. А в это время команда на вылет. Игорь Ладнов, с которым мы в Ленинград летали, давно крутился около моего самолета. Он упросил командира эскадрильи на нем полететь. Полетел и погиб. Сбили его… [27]

А тут как раз адмирал приехал на аэродром, и отправил он меня в отпуск. А отпуск оказался такой: я узнал, что шесть моих двоюродных братьев уже погибли на фронте… Настроение такое… Возвращаюсь из отпуска, прилетаю на остров Эзель. Командир говорит:

– Тебе разведывательный полет: поиски подводных лодок. Ищите в Ирбенском проливе, между Курляндским полуостровом и полуостровом Церель.

И мы полетели искать. Я и командир звена Серафим Урывин, хакас по национальности, старше меня лет на десять, толковый парень, больше меня летал. Он до войны был пограничником, потом был инструктором.

Летали мы, летали, пора возвращаться, и тут я прозевал снежный снаряд, и он накрывает остров снегом. Урывин успел проскочить и сел. А я прозевал… Горючего у меня осталось всего на несколько минут. На второй круг нельзя идти. Я прыгнул выше заряда. Из него торчит вышка – ее я узнал, рядом мне известный поселок. А в другом поселке, Ифелькона, были две церкви, у одной крест, у другой петушок вверху. Я по ним ориентируюсь. Возле этого креста снижаюсь и километров пятнадцать я лечу буквально по кустам на аэродром. Там на острове Эзель на вынужденную не сядешь – валуны кругом, обязательно наткнешься на валун и убьешься. Так убился при посадке мой ведомый летчик, Ян Борин, красивый парень, баянист… [28]