Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

И несмотря на такой разнородный состав, у нас в роте были очень хорошие, дружеские отношения. Фронтовики – они ведь как братья. Мы все там были как родные, и ничего такого, например, проявлений антисемитизма, я ни разу не видел и не слышал.

– Кто у вас был самый близкий друг на фронте? Чью смерть вы переживали острее всего?

– Тяжелее всего я пережил смерть моего односельчанина Алеши Панфилова. Он погиб утром, после того ночного боя под Васлуем, когда мы расстреляли колонну немцев. Силами нашей дивизии тогда организовали прочесывание леса, чтобы пленить прятавшихся в нем немцев. В этом лесу был какой-то овражек, в котором прятались эсэсовцы. Они, видно, одновременно заметили друг друга, выстрелили, и будучи уже смертельно раненным, он встал в полный рост и выпустил по ним весь диск автомата… Посмертно его наградили орденом, но я уже точно не помню каким. Такой хороший веселый был парень, играл на трубе в нашем сельском ансамбле…

Но вообще, конечно, когда каждый день видишь убитых и искалеченных людей, то ощущения притупляются, привыкаешь все это видеть и так остро уже не реагируешь…

– Как кормили на фронте?

– И на фронте, и все то время, что мы были в Австрии и Венгрии, нас кормили хорошо, не нормально, а хорошо. Я был некурящий, поэтому вместо табака мне даже выдавали конфеты. А вот когда нас в 1947 г. вывели в Черкассы, как раз в это время на юге был голод, то тут нам пришлось туго: на завтрак – каша из кукурузной крупы, на обед – суп с кукурузной крупой, а на ужин опять каша из кукурузной крупы, и так несколько месяцев подряд… У нас тогда старшиной был веселый парень с Украины, и когда мы за минуту съедали эту нашу жалкую норму, то он нас сразу выводил из столовой и давал команду запевать песню «Кони сытые бьют копытами»… Поэтому я когда вернулся из армии, то даже смотреть не мог на лю-бую кашу…

– Как часто выдавали спиртное?

– Насколько я помню, во фронтовых частях ежедневно выдавали по 100 граммов. Награды мы обязательным образом «обмывали» в котелке.

И у меня со спиртным связан один трагикомический случай. Это произошло, когда мы отступили из Секешфехервара и закрепились в его пригороде. Нашу роту тогда расположили во второй линии обороны, и это был тот редкий случай, когда мы должны были сдерживать немецкую пехоту.

Мне запомнилось, что там мы занимались дезинформацией немцев, создавали у них впечатление, что на нашем участке накапливаются большие силы. Например, ночью по окопу ходил солдат со специальной трещоткой, которая издавала звук работающего танкового двигателя. Когда он доходил до пулемета, то по немцам давали очередь, и он шел до следующего пулемета.

Там произошло небольшое ЧП: у нашего пулемета лопнула ствольная коробка, и меня с товарищем отправили отнести его на ремонт в артмастерские, которые находились в лесу за холмом. Ночью на подводе пулемет мы туда отвезли, но тогда, так же как и сейчас, мастера не особенно торопились, в общем, застряли мы там дня на три.

А в нашу роту старшина дня три не мог подвезти горячее питание, так как немцы очень хорошо пристреляли склон холма, который был за нашими позициями. И старшина подходит к нам, мол, ребята, отвезите на вашей подводе питание в роту. Но мы ему говорим: «Товарищ старшина, вы же прекрасно знаете, что немцы там обстреливают все, что движется, тем более днем». Старшина ходил-ходил, потом опять подходит к нам и говорит: «Ребята, а вы наркомовские сто граммов получили? Нет? Так давайте я вам налью». Мы выпили. Он опять спрашивает: «А за вчера сто граммов вы получили? Нет? Так получите». В общем, когда мы уже выпили и за позавчера, то даже начали песни петь. Тогда он к нам опять подошел: «Там наши ребята уже три дня ничего не ели, может, отвезете для них еду?» – «Конечно, отвезем», – отвечаем… После трехсот граммов чего ж не отвезти-то?.. Он так обрадовался, загрузил нашу подводу продуктами, даже ездового нам нашел, и мы поехали. Пока поднимались на холм, все было нормально, но когда мы начали спускаться по склону, который прекрасно просматривался немцами, днем…

Наверное, от такой наглости даже немцы обалдели… Наш ездовой припустил лошадей, и мы знали, что нам надо только добраться до окраины города, а там, среди домов, мы уже будем в безопасности. И тут из-за здания кирпичного завода, который был как раз напротив наших позиций, выехали три немецких танка, и прямой наводкой начали обстреливать нашу повозку… Увидев такое дело, мы с напарником соскочили с подвод и бросились в кювет. Но ездовой нам попался смелый и упорный, он лишь еще больше припустил лошадей и прорвался-таки в пригород, а мы уже по обочине перебежками добрались сами. Я был в ватнике и ватных брюках, и когда пришел в роту, то увидел, что штаны на «пятой точке» изорваны осколками просто напрочь, а у меня самого ни единой царапины, все-таки я, наверное, точно под счастливой зведой родился…

Про случаи отравления наших солдат техническим спиртом слышал, но сам ни разу не видел. Я лично никогда спиртным не увлекался, и, даже проработав 55 лет в Институте виноделия, могу сказать, что за все это время меня никто пьяным не видел, но свои сто граммов на фронте я выпивал.

– У вас были какие-то трофеи? Посылали домой посылки?

– У меня вообще ничего не было, ничего, и даже посылку я домой ни разу не послал. Этим могли заниматься офицеры или те, у кого были такие возможности.

– С женщинами на фронте удавалось пообщаться, с медсестрами например?

– Санинструкторы если с кем и общались, то только с офицерами, а я был простой рядовой солдат. ППЖ были у многих офицеров, но к таким женщинам мы из-за этого плохо относиться не стали.

– Как часто удавалось помыться, постираться? Вши были?

– Вши у нас временами бывали, но с ними успешно боролись. У нас был очень ответственный старшина, который старался почаще организовывать нам помывку. Кстати, вот американцы были страшно завшивленные, это мне запомнилось.

– Удавалось как-то отдыхать?

– Когда нас выводили на переформирование, то бывали концерты, причем не армейской самодеятельности, а приезжали специальные концертные бригады.

– Как вас одевали?

– В целом хорошо. Я сменил не одну пару обуви, ходил и в ботинках, но в сапогах мне нравилось значительно больше. Носил и шинель, и ватник, он, конечно, теплее и удобнее. Каски мы в бою одевали всегда, даже противогазы были.

– Какое у вас было личное оружие? Приходилось из него стрелять?

– Насколько я помню, и винтовка была, и автомат, когда как, но стрелять из них мне не пришлось ни разу.

– Как относились к пленным? Вы видели случаи жестокого отношения к ним?