Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

22 июня 1941 года корабли мирно стояли на рейде, и вдруг как загромыхали выстрелы зениток, трескотня зенитных пулеметов и грохот упавших на рейд магнитных мин. Как я позже узнал, оказывается, в первый день войны Сталин растерялся, три дня не мог в себя прийти, а Кузнецов, командующий военно-морскими силами, за сутки предупредил командование всех флотов, что возможно нападение, и в случае чего надо открывать огонь сразу на поражение. И я как сейчас помню, как гудели немецкие самолеты, они от наших по гулу различались сильно. Была команда Октябрьского: «Открыть огонь!» На кораблях нашлись сомневающиеся, но командир пригрозил расстрелом, и тогда начали зенитки бить. Немецкие самолеты прорывались, но бросали они не бомбы, а мины в фарватер, чтобы закупорить флот в бухте. Одна из мин попала на городской рынок, погибли 44 человека. И на Херсонес одна попала, был взрыв огромнейшей силы. Так началась война в Севастополе, крейсер «Красный Крым», на котором я служил комендором, стоял у стенки морзавода. Командир корабля капитан 2-го ранга Зубков В.И. обратился к личному составу, чтобы в короткий срок ввести крейсер в строй боевых кораблей, что и было сделано, сказалась отличная подготовка команды. А позднее за отличные боевые действия крейсеру было присвоено гвардейское звание.

Затем водолаз Демидов спустился под воду и с риском для жизни открутил взрыватели, тогда из Москвы и из союзной нам Англии прибыли специалисты и разгадали, что немцы установили специальные магнитные мины. В течение суток в кратчайшие сроки создали на кораблях противомагнитные пояса, и мы на пятый день войны утром были направлены в румынский порт Констанцу, потому что Румыния была союзницей Германии. Впереди нашей эскадры шли лидеры «Москва» и «Харьков», крупные корабли чуть подальше. Наше командование рассчитывало, что нас встретит румынская береговая оборона, но немцы заранее все предусмотрели, они в этом отношении дальновидные люди, и установили свою батарею. Поэтому их батарея прицельным огнем практически сразу поразила лидер «Москву», я хорошо помню, как корабль тонул, а моряки на его борту пели песню «Варяг»: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает…» Мы открыли ответный огонь, наши 137-мм орудия будь здоров били, ведь два крейсера было в эскадре – «Красный Крым» и «Молотов», пламя на берегу было, горело все. Но насколько сильно мы их поразили, здесь трудно определиться, не видно за дымом ничего. Прикрытия с воздуха у нас не было, но немцы, к счастью, не пытались нас атаковать самолетами. В итоге «Москва» была потоплена, а «Харьков» вернулся в порт весь обгорелый, но вот на нашем крейсере потерь не было. После похода мы находились в Севастополе, немцы несколько дней бомбили корабли часто, однажды особенно сильно, целых два дня подряд, и упорно продолжали бросать магнитные мины. 16 августа я списался в морскую пехоту. Это был приказ Октябрьского о создании из личного состава флота специальных батальонов морской пехоты, я подошел с рапортом к командиру дивизиона, он меня, грубо выражаясь, отшвырнул, еще и напоследок сказал:

– Когда будет положено, я сам вас позову.

Тогда я пошел к политруку, он взял мой рапорт и доложил комиссару корабля. Хотя тем самым была нарушена субординация, минут через 40 вызывает меня командир эскадры и говорит мне:

– Вы написали рапорт и изъявили желание защищать Отечество?

– Так точно.

– Собирайтесь! Вас 18 человек добровольцев, будем отправлять вас.

После этого на корабле собрали весь личный состав, и как сейчас помню, комиссар выступил с речью (привожу почти дословно):

«Товарищи матросы, старшины и командиры! Мы направляем наших посланников защищать Одессу и надеемся, что они не посрамят честь крейсера и вернутся героями!»

16 августа для меня было памятным днем. В первый же день призыва нашего командования флота встать на защиту Одессы сотни добровольцев-моряков подали рапорты о зачислении в морскую пехоту.

Уже через час нас отправили на берег, а затем решили направить в Одессу на пополнение 25-й Чапаевской дивизии. Туда нас перебросили на теплоходе «Украина», перед отправкой выдали «СВТ», но эти винтовки были никуда не годные, если только песок попадет, то уже заклинивает. Поэтому я на передовой достал себе наш карабин, а еще позже в боях взял трофейный автомат, к нему подходили патроны для «ТТ», они были одинаковые по калибру. Я противогаз из сумки выбросил и патроны туда набил, потому что противогаз не сильно-то и нужен, а патроны – это хлеб для солдата на войне. Я попал в батальон морской пехоты к Денщикову. Под Лузановкой я вступил в свой первый бой, тут такое дело было: Денщиков был сам очень горячий человек (кстати, он и погиб в бою при наступлении), в атаке шумит и кричит, команды отдает постоянно, но как-то бестолково, поэтому мы напролом лезли, из-за чего много потерь имели. И командир погиб, и раненых много было, хотя мы не с немцами, а с румынами сражались. Под Лузановкой в конце сентября я был тяжело ранен пулей в руку, находился в госпитале, потом попал в батальон к Коптелову Василию Степановичу. Это произошло так – зашел к нам в палату, прихрамывая, крепкий мужик и спросил:

– Матросы есть в палате?

– Есть. – А мы лежали в Одесском университете в аудиториях, большие палаты были.

– Кто хочет досрочно на фронт идти?

Все, кто ковыляет, кто руку держит (я, к примеру, руку на перевязи держал), вышли из палат и отправились на передовую. Вместе с Коптеловым мы попали под Татарку. И воевали мы успешно, причем Коптелов сам ходил в разведку, мы его «Батя» называли. Вот Батя все делал по уму и в наступление правильно нас вел. Характер же имел как кремень. Приведу такой случай: одного матроса Коптелов отправил с донесением в управление под Одессой, он должен вернуться, а его нет. Послали другого матроса, тот нашел первого на рынке, он там чего-то мухлевал. Пришли в часть, второй матрос по всей форме доложил сидящему Коптелову, тот подзывает первого матроса:

– А ну иди сюда! – И так ему врезал, что тот метров пять прополз. Коптелов опять: – Иди сюда! Бить больше не буду. – Батя встает, наливает стакан коньяка, дает матросу: – На, выпей. Если еще раз повторится, то сам лично расстреляю!

Группа морских пехотинцев под Одессой (Дементьев Н.И. – второй слева), 1941 год

С таким командиром и мы отчаянно воевали. Когда матросы в атаку шли, мы всегда снимали бушлаты, сами в одних тельняшках фланелевых бежим и кричим только:

– Полундра, мать!..

После наших атак румынский командующий Антонеску издал приказ, чтобы моряков в плен не брать, а расстреливать на месте. К нам на позиции однажды приехал командир 25-й дивизии генерал-майор Петров. Из-за пенсне, манеры разговора он производил впечатление настоящего интеллигента, правда, в военной форме. Разговаривал с матросами очень доброжелательно. Во время беседы даже положил мне на плечо руку: «Все будет, ребята, хорошо!»