Томас Шёберг - Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены

В своих мемуарах Ларетай описывает, как 4 июня 1959 года она, ее муж Гуннар Стэрн и Бергман собрались в холодной комнате евлеского городского суда. Повестку Бергман получил неделей раньше: “Допрос касается Вашей связи с Кэби Стерн [sic!]”. И вот они, как школьники перед устным экзаменом, стояли и пытались вести беспредметный разговор, пишет Ларетай в “Как бы в переводе”. Комната наполнена болью, нечистой совестью, виной, любовью и сочувствием. Бергман и Стэрн говорили об общих интересах – о музыке и театре. Ларетай молчала.

Одного за другим их вызывали на допрос. Ларетай толком не знала, что ее ждет, но друзья предупреждали, что ей будут задавать вопросы о внебрачных связях. Запинаясь и покраснев, она отвечала, что они с Бергманом встречаются уже три месяца.

Когда вызвали Бергмана, она осталась наедине с обманутым мужем. Видела боль в его глазах и чувствовала желание обнять его. Ей хотелось заплакать и искать утешения в его объятиях, но она держалась поодаль.

Бергман принес присягу, и ему напомнили о ее важности. Затем он сообщил члену городского суда Ёрану фон Посту, что познакомился с Ларетай двумя годами раньше, а интимные отношения они поддерживают уже полтора года.

Когда все закончилось и они сидели в машине, по дороге домой она спросила, что он сказал. “Больше года. Чтобы наверняка”, – ответил он. И оба рассмеялись, испытывая облегчение оттого, что этот тяжкий экзамен остался позади.

Но Бергман не был бы Бергманом, если бы вскоре не устроил одну-две драмы. Осенью после процесса в евлеском городском суде он лег в Софийский приют. Он частенько пользовался этим прибежищем, чувствовал себя защищенным в обстановке детских лет и без помех мог работать. Но Ларетай не понимала, почему у него случился сбой, и была готова отказаться от планов замужества. Впрочем, ей удалось уговорить Бергмана поехать с ней в другое его прибежище – “Сильянсборг” в Даларне, поскольку с Воромсом семье пришлось расстаться. По пути они, по просьбе Ларетай, заехали в Евле, так как она хотела забрать кое-какие личные вещи из квартиры, где раньше жила с дочерью и бывшим мужем.

Вероятно, с Бергманом что-то произошло, когда он вошел в прежнюю квартиру своей новой женщины, увидел большой стейнвеевский рояль, заглянул в детскую маленькой Линды и заметил, как Ларетай, собирая вещи, старается сдержать слезы.

По дороге в Даларну они попали в снежную бурю и гололедицу, и Бергман до смерти боялся угодить в канаву, подобно множеству других автомобилистов. Спокойствие Ларетай раздражало его. “Его постоянная готовность к катастрофам наталкивалась на мое фаталистское: “Все обойдется”.

После поездки в “Сильянсборг” Бергман покончил с этим романом. Все обречено на неудачу, так он решил, и больше им встречаться не стоит. Поэтому он снова спрятался в Софийском приюте. И только длинное письмо от Ларетай, которое она закончила словами “Ты не знаешь, чего лишишься!”, в итоге зацепило заартачившегося жениха и привело к алтарю.

В то же самое время Карин Бергман, как всегда, следила за успехами младшего сына, большей частью издали. Она посмотрела “Земляничную поляну”, которая произвела на нее глубокое впечатление, и не могла понять, как сын мог знать, что чувствует старик [персонаж Виктора Шёстрёма – Исак Борг. – Авт.]. Она с удовольствием разговаривала с Ингмаром, пока он был в Софийском приюте, поскольку ее муж Эрик, пастор, предпочитал общаться с покойниками. “Он много читает Гейера, Тегнера и т. д., и это, конечно, замечательно, только вот свое, нынешнее время он не понимает”, – с обычной иронией писала Карин в дневнике. Слава сына росла у нее на глазах: “Теперь он то и дело получает награды. Конечно, прекрасно, что он приезжает! Но как же он далек от моего маленького Ингмара! Я-то ищу у него душевность!” Ей звонили из “Дагенс нюхетер”, хотели получить комментарий Бергмана по поводу того, что он и Виктор Шёстрём поделили золотую медаль Общества кинематографистов. По радио она слышала, что за “Земляничную поляну” он получил на Берлинском кинофестивале “первую премию”, то бишь “Золотого медведя”, а затем в “Эхе дня” передали и его интервью, для матери, пожалуй, весьма самоуверенное: “Мне бы хотелось, чтобы он был поосторожнее в своих высказываниях, но это ведь Ингмар. Удивительно для такого молодого человека – столько шумихи и успеха”. В декабре 1958 года она и Эрик Бергман побывали в “Красной мельнице” на премьере “Лица”, и этот фильм ей не понравился:

О, какая мешанина. Примерно то, чего я опасалась. На сей раз он зарыл свой талант, хотя в целом все сделано профессионально. […] Как ни странно, рецензии Ингмар получил отличные. Не понимаю!

В январе 1959-го он уверял ее, что о браке с Кэби Ларетай даже речи нет. И она надеялась, что так оно и есть. Но в феврале узнала, что они собираются съехаться, а это с большой вероятностью был шаг на пути к бракосочетанию.

Вечером Ингмар провел у нас несколько часов. Кажется, его переполняет радость, что в Юрсхольме он обзаведется настоящим домом. Это связано с “новенькой” в его жизни? Сегодня вечером мы видели и слышали ее по телевизору, она играла Шопена. Действительно большая артистка. Но я никогда не поверю, что все продлится дольше обычного. Кстати, Ингмар был дружелюбен и предупредителен, как он умеет.

В апреле мать навестила Бергмана в Софийском приюте, где он находился после несложной операции. И вечер прошел необычайно приятно. Никогда раньше она не видела его настолько спокойным, искренним и ласковым. “Может, в новой связи все же есть что-то постоянное. Он ведь довольно много говорил об этом, и я честно сказала ему, что настроена скептически. “Будь тебе 60, я бы еще рискнула поверить в прочность, но сейчас?” Однако он не обиделся, и расстались мы дружески. Дай бог, чтобы все у него сложилось хорошо”.

В мае, приехав на несколько дней в Корстеппанский пансион в Даларне, она решила повидать Ингмара и его новую подругу, которые проживали в гостинице “Сильянсборг”. Ей было любопытно и страшновато. Сын встретил ее, одетый к ужину, загорелый и “внутренне дружелюбный”. Ларетай ожидала в холле. Непосредственное впечатление Карин Бергман – от новой женщины веет аристократизмом и опасностью. Но в ходе вечера все утихло. Ингмар Бергман пригласил также Макса фон Сюдова, и после ужина они сидели в просторной комнате с чудесным видом на озеро Сильян, пили кофе. Очень удачно, что с ними фон Сюдов, думала Карин Бергман. Он человек воспитанный и скромный. Вероятно, сын так и планировал – привести “судью”, то есть мать, в доброе расположение духа, возможно слегка под обаянием большого актера, и избежать нежелательных комментариев и многозначительных взглядов. Очевидно, план удался, потому что, по мнению радостной матери, сын был “полон шарма и фонтанировал идеями”, весь вечер они разговаривали на нейтральные темы, не затрагивая щекотливых проблем, чем Карин Бергман осталась в душе очень довольна. Потом сын и его подруга отвезли ее в Корстеппанский пансион, и, прежде чем лечь в постель, она записала в дневнике: “Что до нее, все для меня как-то неясно. Искренна ли она? Пока не рискну ничего говорить. Но надеюсь, Ингмаровы испытания будут не слишком трудными”.