Юлия Бекичева - Мой муж – Сальвадор Дали

Приезжая в Париж, Дали как ни в чем не бывало останавливался в доме Элюаров. В отличие от Эрнста, Сальвадор с уважением относился к чужому пространству, покупал краски и холсты на собственные деньги и… даже подарил хозяину его портрет. Это был портрет-извинение, портрет-сожаление, плата за украденное счастье.

«Я чувствовал, что на меня возложена обязанность запечатлеть лик поэта, с Олимпа которого я похитил одну из муз» – писал позже Сальвадор Дали.

В 1929 году на выставке сюрреалистов в Париже публику и журналистов ожидал настоящий шок. Испанский художник Сальвадор Дали представил картину под названием «Священное сердце». Возможно, она не привлекла бы такого внимания и даже осталась незамеченной, если бы не… крупные чернильные буквы, оставленные Сальвадором на холсте. Надпись гласила: «Иногда я с наслаждением плюю на портрет своей матери».

Выставка только открылась, а таблоиды всего мира уже пестрели этими словами. «Дали плюет на портрет своей матери», «У художника нет ничего святого», «После случившегося мать Сальвадора Дали перевернулась в гробу», «Трудное детство испанского художника Сальвадора Дали». Каждый интерпретировал увиденное по-своему. Беспринципность? Детские обиды? Безумие? Как когда-то в студенческие годы, творчество молодого художника, его личность стали предметом ожесточенных споров.

Объяснить свой поступок мог только сам Дали.

Увлеченный психоаналитическими теориями Фрейда с юных лет, Сальвадор хорошо знал о вреде подавления эмоций. Долгие годы он носил в себе боль потери, лелеял свои раны, но вот в его жизни, наконец, появилась женщина, которая убаюкала, вытеснила своей любовью его страдания. Раны стали затягиваться. Дали поделился своими мыслями с консервативным миром. Это был всего лишь сеанс психотерапии, попытка освободить себя от бессонницы, самолечение, не имеющее ничего общего с безнравственностью. Во всяком случае, так он объяснил произошедшее Гала.

Донести это до публики и критиков было невозможно. Дали и не пытался. Пусть думают о нем, что хотят. Еще сложнее было объясниться с отцом. В том же году, с сожалением оставляя Гала в лоне семьи и, возвращаясь в Испанию, художник даже представить не мог, какой скандал ожидает его в отчем доме.

«О поступке Сальвадора мы узнали из статьи Эухенио Д'Орса. Ее опубликовала сначала мадридская „Ла Гасета Литерариа“, а чуть позже, в самом конце 1929 года, барселонская „Ла Вангуардиа“. Так мы узнали, что время, проведенное Сальвадором в Париже с теми людьми, наложило на него свой отпечаток и он публично растоптал самое дорогое осквернил память о матери», – вспоминала Анна Мария Дали.

На пороге дома Сальвадор столкнулся с университетским товарищем Луисом Бунюэлем, приехавшим погостить и обсудить с Дали съемки их совместного фильма. Впоследствии кинорежиссер вспоминал, что никогда еще ему не приходилось присутствовать при такой бурной семейной сцене.

– Все эти годы ты говорил мне, что я предал семью, – кричал отец Дали. – Нет! Ее предал ты!!! Ты оставил совесть в постели этой женщины, перезрелой шлюхи, которая платит тебе деньги за то, что ты доставляешь ей удовольствие. Ради нее ты забыл дом, забыл семью. Ради нее ты осквернил память матери, которая души в тебе не чаяла. Причина позора, который вошел в наш дом – эта русская дрянь.

Не чувствуя себя виноватым, Дали все-таки мог понять негодование отца и его претензии к нему. Но допустить оскорбления в адрес своей Галючки, русской девочки, воплощенной мечты. Никогда!

– Тогда я проклинаю тебя! Я не желаю видеть тебя в своем доме. У тебя больше нет сестры, нет родителей, нет ни-че-го!

С этих пор Дали часто обращался к портрету отца сделанному им за 4 года до ссоры.

«Я очень много думал над этим портретом и много работал – почти всю зиму. Около тридцати предварительных рисунков, если не больше… Бесчисленное количество сеансов» .

Он разговаривал с изображенным на полотне мрачным человеком, напоминающим пастора с упрямо сжатыми губами, сведенными бровями и как будто высеченным из камня лицом. Дали высказывал ему накопившиеся обиды, делился успехами, договаривался. Договориться с живым человеком возможности не представлялось.

«Я был изгнан потому, что слишком прилежно изучил и буквально следовал тем атеистским, анархическим наставлениям, которые нашел в книгах своего отца. К тому же он не мог перенести, что я уже превзошел его во всем и даже в богохульстве», – писал Сальвадор в своем дневнике.

Отец Дали был уверен, что столкнувшись с первыми же трудностями, его избалованный, блудный сын бросит свою «ля мадам» и вернется каяться. Для того, чтобы ускорить желаемое, Дон Сальвадор Дали Кузи употребил все свое влияние.

Теперь и он узнает, что такое одиночество. Звенящее, монотонное, оглушающее, когда все вокруг чужды, а служившие тебе пристанищем и опорой родственные связи, любовь, доверие рухнули в одночасье. По твоей ли вине или по вине кого-то другого – все равно. Но у него есть она и она не может оставить его в таком положении.

Гала размышляла об этом, перечитывая письмо своего маленького каталонца. В присущем ему патетическом тоне, Дали сообщал Галючке о том, что обрил голову, живет у приятеля, много пишет и хочет забрать ее себе. Навсегда.

А как же Поль? Впрочем, что Поль? Он был богат, доволен жизнью, снова писал стихи, развлекался в компании Арагона, Бретона и еще черт знает кого, торговал недвижимостью. Их кровать из мореного дуба уже не стонала и не прогибалась с той силой, с какой случалось это в первые годы совместной жизни. Русская девочка могла продолжать быть в окружении Поля, но ее могло бы здесь и не быть. Жизнь Элюара мало изменилась бы от этого. А вот Сальвадору она действительно была нужна… Как и он – ей.

Продав одну из своих картин, Дали снова приехал к Элюарам. Представляя Дали состоятельным знакомым, Гала демонстрировала им полотна каталонца, читала вслух его прозу, стихи.

– Почему ты не пользуешься ножом, когда ешь? Это же так удобно.

Русская девочка учила его хорошим манерам и смеялась, когда видела, какой животный страх выходец из Кадакеса испытывает при виде метро.

«Гала, которая раскрыла мне принципы удовольствия и научила меня реалиям. Она научила меня одеваться, спускаться по лестнице, не падая тридцать шесть раз, не терять денег, есть, не бросая на пол куриные кости, и различать наших врагов.»

С брезгливым изумлением наблюдали за Дали друзья Поля, некогда переболевшие дадаизмом, а ныне обратившиеся в сюрреалистическую веру.