Юлия Бекичева - Мой муж – Сальвадор Дали

«Ален Taп был студентом и выступал в нашем кабаре под псевдонимом Пеки Д'Осло, – откровенничала в интервью болтливая Эйприл. – Мальчик отлично рисовал и хотел сменить пол. Я слышала, как он рассказывал Дали об ублюдках, избивших его за нетрадиционную ориентацию на улице. После встречи с доном Сальвадором Ален появился в клубе еще несколько раз, а после исчез. От общих друзей я узнала, что Дали дал парню денег на операцию, а потом посоветовал провернуть аферу. Окрутив первого встречного парня, заново родившаяся „красотка“ вышла за него замуж, взяла себе новое имя и, уж не знаю каким образом, получила новенький паспорт с британским гражданством. Думаю, здесь тоже не обошлось без Дали. Над мальчиком неплохо поработали. Настолько неплохо, что он стал любимой девочкой-моделью Оззи Кларка».

Слова Эйприл нашли подтверждение в регистрационном офисе Челси, где щелкоперы выяснили: «11 декабря 1965 года двадцатилетний студент Пол Морган Лир заключил брак с 26-летней моделью. Имя ее Аманда… Тап».

– Все написанное – чушь, – отмахивалась сама Аманда. – Эту байку придумал Сальвадор, чтобы в очередной раз удивить публику. – Я – стопроцентная женщина. Просто у меня слишком низкий голос. Когда я однажды спросила у Дали, зачем он запустил утку о том, что я – мужчина, он рассмеялся:

– Вам бы радоваться, ненаглядный дружочек мой. Ведь вы вызываете всеобщее любопытство и у вас появится куча новых поклонников. Вы – не девушка и не юноша. Вы – существо ангельской породы. Вы – архетип. А к вашему сведению я принадлежу к тем людям, которые выступают за смешение полов? Красота – это всегда греческий идеал, гермафродит, божественное существо.

История с дивой вызвала еще большую волну интереса к личности Дали.

«Художник конкурирует с самим Господом», «Новый проект Дали – Аманда», «Спит ли великий мистификатор с дружком-транссексуалом?», «Аманда Лир – имя, придуманное Сальвадором и уходящее корнями в словосочетание L'Amant Dali (любовница Дали)».

Уже после смерти художника весь Париж, а со временем и весь мир читал воспоминания модели и певицы, в которых Аманда Лир подавала автобиографию совершенно под другим соусом.

Хорошенькой, девятнадцатилетней, желающей освободиться от родительского гнета Аманде, приходилось самостоятельно «взбивать сметану», чтобы выкарабкаться из нищеты. Увлеченная живописью (по утверждению Аманды, она неплохо писала картины) и литературой, девушка все-таки сделала ставку на модельный бизнес.

«Однажды в октябре я приехала в Париж, – вспоминала Лир – чтобы скрыться от других и от самой себя и… подружилась с директрисой модельного агентства Катрин Арле. Она предложила мне представлять коллекции Пако Рабанна».

После очередного показа, Аманда в компании нескольких друзей отправилась отдохнуть и поужинать в ресторан «Кастель».

За соседним столиком девушка заприметила знакомых близнецов, моделей Джонни и Денниса Майерсов. Они то и пригласили ее присоединиться к веселому, шумному обществу, в котором, кроме них было еще человек пятнадцать. Среди прочих выделялся мужчина экстравагантной внешности с блестящими зачесанными назад волосами, подкрашенными черным карандашом усами и «мертвенными чертами лица».

– Это знаменитый художник Сальвадор Дали, – шепнул девушке на ухо Джонни.

«Дали был наполовину лыс, слегка толстоват. Я нашла его претенциозным и, что таить, смешным со своими навощенными усами и жилетом, расшитым золотом. Он потрясал при каждой фразе тростью с позолоченным набалдашником. Его окружение состояло из профессиональных „девственниц“ и педерастов жанра мальчиков-парикмахеров.»

В этой компании Аманда чувствовала себя чужеродным организмом.

«Знаменитый художник» не спускал с нее глаз.

«У вас прекрасный череп и высококачественный скелет», – наконец разродился он довольно своеобразным комплиментом.

Существует и третья версия знакомства Лир и Дали, описанная Пако Рабанном:

«Однажды Сальвадор Дали, которого я встретил случайно в „Сент-Режи“ в Нью-Йорке, попросил меня, когда я вернусь в Париж, прийти показать ему в отеле „Мерис“ несколько платьев из пластика и стали из расчета на будущий фильм, который он собирался снимать. В назначенный день я прибыл в „Мерис“ со своими манекенщицами, среди которых была Аманда Лир. Дали казался очарованным (…) Представив модели, я вернулся к себе, оставив в отеле „Мерис“ манекенщиц, которых Дали пожелал пригласить на вечер вместе со своими фаворитами. На один вечер – не тут-то было! Аманда скоро была потеряна для моих коллекций. … »

Со временем девушка стала частым гостем на посиделках, которые Дали и его «свита» устраивали в ресторанах или в одном из гостиничных номеров отеля «Мерис». Поначалу девушка была немало шокирована скабрезным шуткам мистификатора, с трудом воспринимала и обижалась на его чудачества и просьбы, как например – одеть трико с оголенной грудью или отправиться в дом к одному из его друзей в вызывающей шляпке, изображающей челюсти акулы, украшенные розами.

Дали был самодоволен и, как будто, издевался над ней. Узнав, что Аманда «возится с кистями», художник заявил, что это ужасно. «Заниматься живописью могут лишь талантливые люди, а талант – мужское качество.

Талант содержится в сперме», – уверил белокурую красавицу Дали. В другой раз, обратив внимание на то, с каким аппетитом девушка есть зажаренную садовую овсянку, принялся рассказывать ей, каким способом ловят и душат этих птиц, чтобы приготовить и подать их к столу. Дали не пил кофе, не употреблял вина, в частности, и спиртных напитков вообще, был вегетарианцем и ненавидел когда кто-то ел мясо в его присутствии. Кроме того, художник слишком много болтал о сексе.

«Философия молодых „неформалов“ базировалась на свободной любви, сексуальной свободе и прочих антибуржуазных теориях. Однако некоторые выходки моих друзей меня шокировали. Мои родители воспитали меня в религиозном духе, и если я не соблюдала церковных обрядов, то по крайней мере сохранила понимание того, что такое грех.»

Запавший на высокую блондинку, красавицу и умницу Аманду, художник стал приглашать девушку на дружеские обеды, на вечерний чай, на прогулки по парижским улочкам, в музеи, в поездки по Европе, на корриду и скачки. Модель отвечала согласием.

Ей, второй после Гала Дали признался, что больше всего на свете он боится не своих галлюцинаций, не фантазмов и злых собак, а… кузнечиков.

«Ребенком я восхищался кузнечиками и охотился за ними с моей тетушкой и сестрой, чтобы затем расправлять им крылышки, так напоминающие своими тонкими оттенками небо Кадакеса на закате. Однажды утром я поймал небольшую, очень клейкую рыбку, которую в наших местах называют „слюнявкой“. Я зажал ее в руке, чтобы она не выскользнула, а выглядывающую из кулака голову поднес к лицу, чтобы получше разглядеть. Но тут же в страхе закричал и отбросил „слюнявку“ прочь. Отец, увидев меня в слезах, подошел ко мне, чтобы успокоить. Он не мог понять, что меня так напугало. – Я… сейчас… – пробормотал я, – увидел голову „слюнявки“. Она… она точь-в-точь как у кузнечика… Стоило мне заметить сходство рыбы с кузнечиком, как я начал бояться этого насекомого. Неожиданно появившись, оно доводило меня до нервных приступов. Мои родители запрещали другим детям бросать в меня кузнечиков, а те то и дело нарушали запрет, смеясь над моим страхом. Мой отец постоянно повторял: – Удивительное дело!. Он так их раньше любил. Однажды моя кузина нарочно сунула кузнечика мне за ворот. Я сразу же почувствовал что-то липкое, клейкое, как будто то была „слюнявка“. Полураздавленное насекомое все еще шевелилось, его зазубренные лапки вцепились в мою шею с такой силой, что их скорее можно было оторвать, чем ослабить хватку. На миг я почти потерял сознание, прежде чем родители освободили меня от этого кошмара. И всю вторую половину дня я то и дело окатывался морской водой, желая смыть ужасное ощущение. Вечером, вспоминая об этом, я чувствовал, как по спине бегут мурашки и рот кривится в болезненной гримасе. Настоящее мучение ожидал меня в Фигерасе, где снова проявился мой страх. Родителей, чтобы защитить меня, не было, и мои товарищи радовались этому со всей жестокостью, свойственной своему возрасту. Они налавливали кузнечиков, обращая меня в бегство, и, конечно, я уносился как сумасшедший, но спастись удавалось не всегда. Мерзкий полудохлый кузнечик падал, наконец, на землю. Иной раз, раскрывая книгу, я находил вложенное между страниц насекомое, еще шевелящее лапками.»