Пол Стретерн - Спиноза

Несмотря на сознательные усилия Спинозы облечь свою метафизическую систему в геометрические формы, она несет в себе глубоко поэтичные черты. Вот лишь несколько примеров: цель мудреца – попытаться увидеть вселенную как видит ее Бог, sub specie aeternitatis [6]. Тело любого человека – это часть тела Бога, и, причиняя вред другим людям, мы вредим себе. Счастье каждого из нас зависит от счастья всех. Вселенную невозможно объяснить посредством чего-то другого, даже Бога, потому что вселенная – это Бог. Таким образом, вселенная не имеет смысла и одновременно является смыслом самой себя.

Многие идеи Спинозы находят живой отклик и понимание у тех, кто не верит в Бога и не принимает его систему. Пророческой оказалась его теория чувств. В отличие от большинства философских теорий, появившихся до наступления XX в., представления Спинозы не выглядят неадекватными или наивными (или просто неверными) в свете современной психологии. Желание он определяет как «сущность человека». А удовольствие – «такое пассивное состояние, через которое душа переходит к большему совершенству». Страдание – это противоположность удовольствия. Удивление «есть воображение какой-либо вещи, приковывающее к себе душу вследствие того, что это единственное в своем роде воображение не имеет с другими никакой связи». Сравните это высказывание со знаменитой фразой Платона, что философия начинается с удивления. Нетрудно представить, как охваченный удивлением Спиноза размышляет о Боге, который не связан ни с чем другим, потому что он и есть все. Однако его определение любви, которая «есть удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины», похоже, не согласуется с концепцией amor intellectualis dei. По мнению Спинозы (с ним согласна современная психология), эта познавательная любовь к Богу должна включать элемент любви к себе – если Бог и Природа одно и то же. И этот элемент не имеет внешней причины. Спиноза пытается разрешить противоречие, утверждая, что «познавательная любовь души к Богу составляет часть бесконечной любви, которой Бог любит самого себя». Но этот аргумент, похоже, лишь подтверждает изъян в его аргументации.

Несмотря на эти очевидные противоречия, Спиноза переходит к «доказательству» нескольких глубоких догадок. «Нет ни надежды без страха, ни страха без надежды». И уверенность, и отчаяние проистекают «из идеи будущей или прошедшей вещи, причина сомневаться в которой исчезла».

Как бы то ни было, тот же самый вопрос о сомнении (и ошибке) обнаруживает серьезный изъян в философии Спинозы. Сам он не сомневался в истинности и непреложности своих идей: «Я вовсе не претендую на то, что открыл наилучшую философию, но я знаю, что постигаю истинную. Если же вы спросите, каким образом я знаю это, то я отвечу: таким же образом, каким вы знаете, что три угла треугольника равняются двум прямым» [7]. Спиноза относился к сомнению и ошибке так же, как неоплатоники, считая их следствием нашего непонимания или недостаточного понимания истины (которая является единственной реальностью). Это утверждение не более состоятельно, чем заявление о геометрической неоспоримости его философии. (Спиноза этого знать не мог, но в неевклидовой геометрии, которая описывает криволинейные поверхности, сумма углов треугольника не обязательно равна двум прямым углам.)

По мнению Спинозы, «стремление к самосохранению есть первое и единственное основание добродетели». Но если самосохранение первично, то как объяснить самоубийство? Рассуждая о самоубийце, Спиноза пишет, что «скрытые внешние причины таким образом… действуют на его тело, что оно принимает новую природу, противоположную первой». Другими словами, самоубийство противоречит человеческой природе, и самоубийца поступает не как человек, а как другое существо. Данное утверждение, как и теорию сомнений, вряд ли можно назвать верным. Однако это все мелкие недостатки системы, отличающейся необычайной мудростью и проницательностью. И действительно, глубина рассуждений Спинозы (и отсутствие грубых ошибок) выглядит еще более удивительно в свете того, что он настаивал на применении принципов геометрии во всех обстоятельствах: «Я буду рассматривать человеческие действия и влечения точно так же, как если бы вопрос шел о линиях, поверхностях и телах» [8].

Придерживаясь такого подхода, Спиноза сам, похоже, приобрел несколько отстраненный взгляд на мир, населенный обычными людьми. По свидетельству современника, «он как будто полностью ушел в себя, всегда одинокий, погруженный в размышления». И действительно, Спиноза иногда «три месяца подряд не выходил из дома». (Хотя всякий, кто знаком с серой и холодной голландской зимой или внимательно разглядывал голландские картины XVII в. со скованными льдом каналами, может сказать, что такое поведение не так уж эксцентрично.) Спиноза был всецело поглощен своей работой, а развлечений у него было мало, и обычными их не назовешь. Как писал один из первых его биографов: «Он собирал пауков и устраивал между ними бои», с помощью увеличительного стекла «ловил мух, помещал их в паутину и наблюдал с великим удовольствием за следовавшей после этого борьбой, иногда громко смеясь». В письме к другу Спиноза заявлял: «Многое из того, что, встречаясь в людях, вызывает презрение и отвращение, в животных кажется нам достойным удивления» [9]. Похоже, мудрость Спинозы, касающаяся человеческой природы, ограничивалась его философией.

Однако философия, несмотря на этимологию этого термина, не занимается любовью к мудрости. Философия – серьезное дело и, как любое подобное занятие, требует уничтожения оппонентов. Как только появилось философское учение Спинозы, каждый уважающий себя философ ринулся в бой. К сожалению, вся система Спинозы опирается на исходные определения как на фундамент. Если вы опровергнете определение субстанции, данное Спинозой, тогда все рухнет. Если нет субстанции, значит, нет вселенной. Как же Спиноза определяет субстанцию?

Определение. Под СУБСТАНЦИЕЙ (substantia) я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, то есть то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которого оно должно было бы образоваться [10].

Ожидать, что философы согласятся даже с таким простым положением (хотя и мастерски сформулированным), со стороны Спинозы было бы наивно. Однако опубликование «Этики» могло бы только осложнить дело. Утверждение, что Бог – просто детерминистская вселенная, равносильно отрицанию трансцендентности Бога. Кроме того, это лишает Бога личности (вместе с его знаменитым гневом), а также свободной воли, возможности выбирать, подчиняться собственным законам (природным, научным и т. д.) или нет (чудеса, деяния Господа и т. п.). В представлении Спинозы мы можем любить Бога сколь угодно сильно, но не вправе рассчитывать на ответную любовь. Это лишает многих людей возможности чувствовать себя любимыми, и они сталкиваются с тем, что их благочестие никак не вознаграждается. Признавая все вещи одинаково священными, Спиноза спровоцировал бы грандиозный скандал.