Тимоти Колтон - Ельцин

Мгновенные последствия этих мер, как хорошо известно, были ужасающими. Наперекор оптимистичным ельцинским прогнозам, ситуация не улучшилась ни к осени 1992 года, ни в следующем году, ни еще через год. В январе 1992 года потребительские цены выросли на 296 %; инфляция в 1992 году достигла фантастического уровня 2520 %, обратив в прах рублевые сбережения миллионов граждан, которые хранились под матрасами или на счетах в банках, потому что купить на них все равно было нечего. Реальный объем национального производства падал каждый год вплоть до 1996 года (на 14,5 % в 1992 году, на 8,7 % в 1993 году, на 12,7 % в 1994 году, на 4,1 % в 1995 году и на 3,5 % в 1996 году), немного вырос в 1997 году (на 0,8 %) и снова упал в 1998 году (на 4,6 %) до самого низкого уровня — на 40 % меньше, чем в 1989 году, и на 35 % меньше, чем в 1991 году, когда Ельцин стал президентом России. Трудовое население жило в страхе увольнений, поскольку предприятия получали меньше государственных дотаций и заказов, правительственный бюджет был урезан. В 1993 и 1994 годах задержки выплаты зарплат, пенсий и государственных пособий стали обычной практикой, причем составляли они несколько месяцев, а то и лет [850] По социологическим опросам, 9 % российских рабочих в 1993 году не получили полной зарплаты за предыдущий месяц. В 1994 этот показатель вырос до 49 %, а в начале 1996 года — до 66 %. 18 % работников в 1994 году и 32 % в 1996 году вообще не получили зарплаты за предыдущий месяц. См.: Lehmann H., Wadsworth J. Wage Arrears and the Distribution of Earnings in Russia / William Davidson Institute, University of Michigan, Working Paper. № 421 (December 2001). . Положение в России в 1990-х годах можно сравнить с Великой депрессией в США 1929–1933 годов.

Статистические данные, иллюстрирующие характер изменения валового внутреннего продукта и уровня народного благосостояния, вызвали бурю возмущения политическим курсом Ельцина в годы его пребывания у власти и существенно омрачили последующие оценки итогов его эпохи. Именно из-за этих данных ни один сторонник Ельцина и его реформ не считает возможным обойтись в своих похвалах без соответствующих оговорок [851] Даже это самое взвешенное западное исследование — Aron L. Yeltsin: A Revolutionary Life. N. Y.: St. Martin’s, 2000 — не составляет исключения. Некоторые из наиболее благоприятных мнений о политике Ельцина были высказаны либеральными экономистами. См.: Aslund A. How Russia Became a Market Economy. Washington, D. C.: Brookings, 1995; Building Capitalism: The Transformation of the Former Soviet Bloc. Cambridge: Cambridge University Press, 2002; Shleifer A. A Normal Country: Russia after Communism. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2005. Диаметрально противоположные оценки вы найдете в книгах: Hedlund S. Russia’s «Market» Economy: A Bad Case of Predatory Capitalism. L.: UCL, 1999; Hough J. F. The Logic of Economic Reform in Russia. Washington, D. C.: Brookings, 2001; Goldman M. I. The Piratization of Russia: Russian Reform Goes Awry. L.: Routledge, 2003; Satter D. Darkness at Dawn: The Rise of the Russian Criminal State. New Haven: Yale University Press, 2003. . Напомним, что Ельцин и сам , уходя на пенсию в 1999 году, публично покаялся в том, что не оправдал повышенных надежд на плавный переход России от деспотического прошлого к изобильному будущему.

Критики Ельцина на Западе, имя которым легион, строят свои обвинения на экономических и социоэкономических невзгодах, пережитых страной в то время. Одна из распространенных позиций заключается в объединении враждебности к любой радикальной реконструкции общества (достойной Эдмунда Берка) и левоцентристских политических ценностей. К примеру, историк Стивен Ф. Коэн пишет, что опыт Горбачева доказал, что советский коммунизм может быть реформирован и что постепенная адаптация унаследованной системы, проводимая в условиях государственного контроля и не нарушающая российских традиций, была бы предпочтительнее безрассудного прыжка в пропасть. Стремление перестроить Россию с нуля при подстрекательстве Америки привело к «демодернизации» великой промышленной державы: «Никогда еще… столь многие не падали так низко» [852] Cohen S. F. Failed Crusade: America and the Tragedy of Post-Communist Russia. N. Y.: Norton, 2000. Р. 41, 49, 58. См. также: Cohen S. F. Russian Studies Without Russia // Post-Soviet Affairs. № 15 (January — March 1999). Р. 37–55. . Политолог Питер Реддуэй и его русский соавтор Дмитрий Глинский согласны с Коэном в негативной оценке перемен 1990-х годов (Россия «медленно погибала от осложнений шоковой терапии, а весь мир наблюдал за этим процессом»), но самую жестокую критику они направляют на «рыночно-большевистские» приемы, с помощью которых эти перемены осуществлялись. По их мнению, Ельцин и компания, стремясь к антимарксистским целям, действовали как настоящие революционеры-марксисты из прошлого, продемонстрировав «самоуверенную, почти мессианскую авангардную ментальность самопровозглашенной элиты, которая считает себя уполномоченной нести „прогресс“ и „развитие“… „отсталому“ большинству». Шокотерапия, в их интерпретации, была «революцией сверху», сравнимой со сталинской коллективизацией сельского хозяйства [853] Reddaway P., Glinski D. Tragedy of Russia’s Reforms. Р. 306, 629, 627. Реже Ельцина обвиняли в противоположном — в бесконечной гибкости и беспринципности, но пользы в этих упреках было ничуть не больше. «Подобно многим успешным политикам, — пишет Майкл Спектер, руководитель московского бюро New York Times в 1990-х годах, — он поддается смене настроений, меняется со временами года, со страной, в которой находится, с фазами Луны. Такая тактика работает в России, которая так и не смогла решить, относится ли она к Европе или к Азии». См.: Specter M. My Boris // New York Times Magazine. 1998. July 26. Другой аналитик, который несколько раз встречался с Ельциным в обществе Ричарда Никсона, называет его самовлюбленным и «не имеющим никаких значимых целей, кроме собственного политического капитала». См.: Simes D. K. After the Collapse: Russia Seeks Its Place as a Great Power. N. Y.: Simon and Schuster, 1999. Р. 137. . Взгляды авторов совершенно ясны уже из названий их книг: книга Коэна называется «Провалившийся крестовый подход: Америка и трагедия посткоммунистической России», а труд Реддуэя и Глинского — «Трагедия российских реформ: рыночный большевизм против демократии».

Перемены, инициированные Ельциным в 1991–1992 годах, заслуживают более тонкого анализа. Для этого нужно посмотреть на те же процессы под другим углом зрения.

Во-первых, необходимо принять во внимание обстоятельства, в которых начались реформы. Спад 1990-х годов не мог не быть тяжелым, но он был не настолько тяжелым, как это часто представляют, и официальные правительственные данные, характеризующие этот период, исключают нелегальный и неофициальный сектор. Рецессия происходила на всем посткоммунистическом пространстве Восточной Европы и Евразии. Распад Советского Союза сеял хаос в снабжении и торговых потоках между государствами — членами СНГ — в этом отношении они находились в худшем положении, чем их соседи к западу. По падению объема производства положение России было не столь плачевным, как в среднем по СНГ, страна не осталась предоставленной самой себе [854] Главные признаки перечислены в: Aslund А. Building Capitalism; Shleifer А. Normal Country; Leeson P. T., Trumbull W. N. Comparing Apples: Normalcy, Russia, and the Remaining Post-Socialist World // Post-Soviet Affairs. № 22 (July-September 2006). Р. 225–248. . Это произошло, несмотря на все трудности, связанные с водоворотом реформ. В России располагалось около 90 % предприятий военно-промышленного колосса Советского Союза, потребность в продукции которых после окончания холодной войны резко упала. России было бы проще, если бы она не приняла на себя весь государственный долг СССР, большая часть которого была создана усилиями Горбачева, и если бы денежная эмиссия контролировалась с самого начала, а не с 1993–1994 годов, когда бывшие республики наконец-то отказались от рубля. Россия оказалась бы в несравнимо более выгодном положении, если бы мировые цены на нефть, самый ценный российский природный ресурс, не держались на уровне ниже 20 долларов за баррель на протяжении практически всего постсоветского десятилетия. Нефтедоллары, хлынувшие на производителей в 2000-х, могли бы не допустить такого падения ВВП и помочь ельцинскому правительству избежать дефицита бюджета [855] Военно-промышленный компекс, вопросы с валютой и ценами на нефть большей частью не контролировались Москвой; не так обстояли дела с долгами Советского Союза Лондонскому и Парижскому клубам. Москва приняла эти обязательства на 100 млрд долларов в обмен на признание России законной правопреемницей СССР. В ельцинские годы долг пришлось дважды реструктурировать — в 1996 и 1999 годах; окончательно выплачен он был в 2006 году. .