Тимоти Колтон - Ельцин

Нежелание Ельцина продвигать ельцинизм происходило от нелюбви к поучительным речам и от убеждения в том, что пустые обещания уже наскучили населению, по горло сытому выступлениями лидеров советских времен и горбачевской перестройки [953] Велеречивость Горбачева напоминала Ельцину Льва Толстого, монументальные романы которого он так не хотел читать в березниковской школе. Ельцин, второе интервью с автором, 9 февраля 2002. . По воспоминаниям Валентины Ланцевой, которая была первой помощницей Ельцина по связям с общественностью, поначалу краткость была вполне уместна: «Рядом с многословным… Горбачевым Борис Николаевич… ближе был к народу вот этой своей неуклюжестью, медвежестью. Он… мог ответить только одним словом — да или нет. И это было очень важно для народа» [954] Валентина Ланцева, интервью с автором, 9 июля 2001. . Но когда советская власть пала, россияне захотели убедиться в том, что их жертвы были не напрасны, и получить ориентиры для продвижения вперед. И Ельцин оказался не лучшим претендентом на эту роль. Когда на встрече в Кремле в 1994 году Мариэтта Чудакова посоветовала ему каждые две недели выступать по телевидению, Ельцин схватился за челюсть, словно у него разболелись зубы [955] Мариэтта Чудакова, интервью с автором, 14 апреля 2003. . Марк Захаров, который тоже присутствовал на той встрече, говорил об угрозе идейного и информационного вакуума, открывающего возможности для политических фанатиков и шарлатанов. Ельцин же ответил, что любой системный маркетинговый план станет новым перепевом тоталитаристского промывания мозгов: «Что же вы предлагаете нам, как при Геббельсе, министерство пропаганды теперь вводить, что ли?» [956] Марк Захаров, интервью с автором, 4 июня 2002. Егор Гайдар имел аналогичную беседу с Ельциным весной 1992 года, в ходе которой предложил создать новое подразделение для пропаганды реформ. «Егор Тимурович, — сказал Ельцин, — вы хотите мне предложить воссоздать Отдел пропаганды ЦК КПСС. Так вот, при мне этого не будет». Цит. по: Мороз О. Как Борис Ельцин выбирал себе преемника // Известия. 2006. 7 июля. В мемуарах 1994 и 2000 годов Ельцин защищал свое неприятие любой идеи «сияющей вершины, до которой нужно дойти». Напыщенность, по его мнению, была ни к чему. «Не нужна пропаганда новой жизни. Новая жизнь сама собой убедит людей в том, что она уже есть» [957] Ельцин Б. Записки президента. С. 397; Он же. Президентский марафон. С. 63 (курсив добавлен). .

Отчасти инстинктивные, отчасти почерпнутые из советского прошлого, эти действия были равносильны выплескиванию ребенка вместе с водой. Защита посткоммунистических реформ угрожала эксцессами не в большей степени, чем упразднение КГБ могло подорвать государство. Сравнительный опыт убедительно свидетельствует, что политическая трибуна находит себе применение и при демократии, не только при тирании. В свободном государстве красноречие лидеров может склонить общественное мнение в пользу правительственных программ, сформировать общественную сферу и ограничить разброс голосов избирателей [958] Множество исследований установили политическую значимость риторики американских президентов, однако что имеет большую важность — миф или суть, — по-прежнему остается спорным вопросом. См.: Tulis J. K. The Rhetorical Presidency. Princeton: Princeton University Press, 1987; Speaking to the People: The Rhetorical Presidency in Historical Perspective / Ed. R. J. Ellis. Amherst: University of Massachusetts Press, 1998; Parry-Giles S. J. The Rhetorical Presidency, Propaganda, and the Cold War, 1945–1955. Westport, Conn.: Praeger, 2002. . Отказавшись от пропаганды, Ельцин не смог сделать свою тихую революцию привлекательной для получившего политические права населения и вдохнуть жизнь в дискуссию о том, куда должна двигаться Россия на своем долгом пути.

Став лидером страны, Ельцин был намерен сосредоточиться на экономике и к правительственным структурам отнесся с нарочитым пренебрежением. Впоследствии он называл такое поведение неправильным: «Да, наверное, я ошибся, выбрав главным направлением наступление на экономическом фронте, оставив для вечных компромиссов, для политических игр поле государственного устройства». Это подвергло риску само осуществление экономической программы: «не подкрепленные политически, реформы Гайдара повисли в воздухе…» [959] Ельцин Б. Записки президента. М.: Огонек, 1994. С. 166–167. . Скоро Ельцин пересмотрел свою позицию: чтобы использовать государство в своих целях, его нужно объединить, причем так, чтобы не другие, а именно он получил возможность направлять события в нужное русло [960] Как говорит один эксперт, конституционная политика связана с соединением всех составных частей государства или будущего государства, с сохранением или удержанием этого единства. Третий путь наиболее справедлив в отношении ельцинской России. См.: Stepan A. Russian Federalism in Comparative Perspective // Post-Soviet Affairs. № 16 (April — June 2000. Р. 133–176. .

Конституционные возможности, открывавшиеся перед ним в 1991 году, оптимизма не внушали. Попытка переустройства российских институтов в момент, когда Россия разбиралась с советским наследием, многими была бы сочтена неуместной и провоцирующей раздоры. Среди тех, кто выступал решительно против, был Егор Гайдар. Если бы он взялся за этот узел проблем, Ельцину пришлось бы столкнуться с другими представителями власти — в том числе со Съездом народных депутатов, где рассчитывать на поддержку не приходилось. Даже если бы он каким-то образом инициировал новые парламентские выборы, то избиратели, как он признавал позднее, вполне могли и не выбрать «других, „хороших“, депутатов» [961] Ельцин Б. Записки президента. С. 165. .

Советский рефлекс подсказывал, что решение практически любой человеческой проблемы можно поручить государству. Либеральный подход, сторонниками которого были молодые реформаторы, западные державы и организации, к чьим советам Ельцин прислушивался, предполагал, что решения должны лежать вне сферы деятельности государственных органов. Если бы Ельцин действовал строго в этом направлении, то логично было бы раздробить посткоммунистическую государственную структуру, чтобы она не мешала проявляться силам гражданского общества. С учетом размеров бюрократического аппарата, можно сказать, что это не было достигнуто, поскольку количество сотрудников в федеральных, региональных и муниципальных органах управления в России с 1992 по 2000 год увеличилось почти на 10 % (с 2 682 000 до 2 934 000 человек) [962] См.: Albats Y. Bureaucrats and the Russian Transition: The Politics of Accommodation, 1991–2003 // Ph.D. diss., Harvard University, 2004. Р. 93. . Но эти цифры не учитывают огромное количество хозяйственников, которые после рыночных реформ больше не считались государственными служащими. Шокотерапия и либерализация цен ослабили административную и правовую власть бюрократического аппарата над российским обществом. А приватизация, от ваучеров 1992–1994 годов до залоговых аукционов 1995–1997 годов, ослабила монополию государства на ресурсы страны [963] Обзор см.: Barnes A. Owning Russia: The Struggle over Factories, Farms, and Power. Ithaca: Cornell University Press, 2006. . Ельцин поддерживал практически все подобные шаги и считал, что после окончания реформы во владении государства останутся только электро- и атомная энергетика, военно-промышленный комплекс и железные дороги [964] Б. Ельцин, третье интервью с автором, 12 сентября 2002. . На залоговых аукционах, первый из которых был проведен по указу № 478 от 11 мая 1995 года, правительство передало в управление частным банкам 12 крупных и дорогостоящих объектов собственности, преимущественно в области добычи нефти и полезных ископаемых, взамен получив от банков условно-безвозвратные займы. Банкам было разрешено проводить аукционы, в ходе которых они сами могли сделать ставку на акции, размещенные у них в виде обеспечения кредитов. Победителями на аукционах становились сами акционеры или аффилированные фирмы — потрясающий пример использования собственного положения в корыстных целях. Право собственности на государственные акции было перераспределено год спустя [965] О процессе аукциона см.: Freeland C. Sale of the Century: Russia’s Wild Ride from Communism to Capitalism. Toronto: Doubleday, 2000. Сhap. 8; Hoffman D. E. The Oligarchs: Wealth and Power in the New Russia. N. Y.: PublicAffairs, 2002. Сhaps. 12, 13. .