Евгений Полищук - «Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1

Подействовала ли на него выпитая водка или брага, стакан которой он выпил в два приема, но почувствовав себя уверенно, он стал украдкой поглядывать на Марию.

Для него все было пленительно в этой невысокой девушке: и прекрасное живое лицо, и статная женственная фигурка, и мелодичный звук голоса с легким украинским акцентом, и голубые сияющие глаза, светлые волосы, подвитые и аккуратно уложенные, наконец, то вопрошающее любопытство, с каким она смотрела на летчиков, появившихся в полку после Каспия.

Держалась она со всеми непринужденно и просто, как подобает женщине в ее положении. Иногда их взгляды на мгновение встречались, и с невольным трепетом он ловил в ее глазах поощряющую приветливость и ласковость, волнующие его. Ему казалось, что до этой минуты никто и никогда так не смотрел на него. Ему только так казалось, потому что подобным образом она смотрела на всех Сашиных друзей.

Андрей Труд, самый учтивый и предупредительный, успевал галантно ухаживать за женщинами: подкладывал им на тарелку закуску, предлагал хлеб и наливал брагу в стаканы. Понаблюдав, Слава решил последовать его примеру и, поддев большой ложкой горстку салата, хотел положить его на тарелку Ганне, но она поспешно и весело воскликнула: «Дякую! Нэ трэба!» – подтвердив свой отказ энергичным жестом; ребята с улыбкой посмотрели на Березкина и он, в смущении зацепив рукавом какую-то тарелку и едва не опрокинув ее, решил больше не высовываться.

Приятно опьянев и ободренный приветливостью Марии, Слава начал было поглядывать на нее чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила его: посмотрела в упор строго и холодно, с оттенком горделивой надменности.

Ошеломленный, он представить себе не мог причины подобной перемены. «Неужели позволил себе лишнее?» – подумал он.

Хмель развязал всем языки и растопил первоначальную сдержанность. Тосты следовали один за другим, даже уже прокричали: «Горько!» – и жених с невестой поцеловались.

Меж тем пельмени, сваренные в крепком мясном бульоне, были разложены по тарелкам, и жених сам показал, как их надо есть. Пельмени, политые острым соусом, сделанным из уксуса и горчицы, имели необыкновенный успех, и не удивительно, что два больших блюда с ними были быстро опустошены.

Со Славой творилось что-то небывалое. Еще никогда в жизни он не испытывал такого волнения при виде молодой женщины, хотя влюблялся уже не раз, причем впервые, когда ему было пять или шесть лет. Последний предмет его сокровенных воздыханий, медсестра Настенька из госпиталя, где он недавно находился на излечении после столкновения с немецким самолетом, осталась в тыловом госпитале, ничуть не подозревая о его чувствах.

Он уже достаточно опьянел, но для храбрости решил выпить еще. Неожиданно для самого себя, он взял со стола графин, наполненный самогоном, и налил себе в стакан.

До этого дня ему никогда еще не приходилось выпивать столько водки, и добавлять к ней «первача» ему явно не следовало. Однако его подзадорило высказанное ранее Иваном замечание, что, дескать, немцы слабоваты против русских – пьют крохотными рюмочками, – а также повлияло присутствие Марии и стремление обрести наконец в компании смелость, чтобы, как Виктор Жердев, на которого чему-то про себя усмехаясь, довольно откровенно посматривала Ганна, тоже познакомиться с кем-нибудь из местных девчат. Недовольство, появившееся на лице Покрышкина, показалось ему явно несправедливым – да что, в самом деле, он хворый, что ли?

С небрежным видом – мол, подумаешь, эка невидаль! – он поднял стакан и выдохнув воздух, как учили его пить спирт на аэродроме авиамеханики, выпил его до дна. Последнее, что ему запомнилось, был задумчивый и грустный взгляд хозяйки Натальи.

Самогон продрал горло, потом он почувствал его отвратительный вкус. Ему сразу сделалось жарко и неприятно; он сидел стесненный, ощущая ядреный самогон не только в голове, но и во всем теле, ничего не видя и не замечая вокруг. Через несколько минут он понял, что совершил непоправимое – он пьянел стремительно и неотвратимо; все вокруг стало затягивать туманом – и стол, и лица друзей как бы размывались.

Он поднялся и, удерживая равновесие, пошатываясь и на что-то натыкаясь, двинулся к дверям.

Гриша Чувашкин догнал его в сенях и, полуобняв, вывел на крыльцо.

– Пойду… Постою у ворот, подышу воздухом, – сказал Березкин и нетвердой походкой двинулся к смутно видневшейся в темноте ограде.

Он оперся на изгородь, склонил на руки голову. Вокруг все вращалось, словно он крутил «бочки» на своей «аэрокобре».

Совсем рядом, чуть ли не задевая его хвостами и тихо повизгивая, возились, играя, две собаки. Во рту от самогонки было противно.

Из хаты доносились звуки баяна, шарканье ног, веселые голоса и смех.

Немного погодя к воротам вышел Костя Сухов, обеспокоенный внезапным исчезновением друга. Присветив фонариком и увидев Березкина, стоявшего у ограды, он подошел к нему и обнял его за плечи:

– Куда ты пропал? Пойдем танцевать…

– Сейчас, вот проветрюсь немного.

Помолчав, Костя вдруг заговорил:

– А какой все-таки молодчага наш командир! Настоящий сокол, и не только в бою! Заметил: как все смотрят на него восторженно и влюбленно, даже селяне, которые знают его без году неделю!

– Так уж и все?

На Березкина напал похмельный дух противоречия.

– Ей-богу все! О жене я уж не говорю, но даже местные, которые раньше его не видели… Молодец, – воскликнул Костя восхищенно, – ничего не скажешь. Вон сколько водки выпил, и как стеклышко! А я вот еле держусь. Вот так, Слава, запомни: женщинам нравятся сильные и решительные. Вон какая красавица у него жена…

– А я не ставлю себе целью кому-нибудь нравиться. Тем более женщинам. Меня это ничуть не волнует, – упрямо заявил все еще хмельной Березкин.

В хате гости под баян затянули песню.

– Вот жалко, что Саша Клубов улетел в Баку, – продолжил свой монолог Костя. – Он бы сейчас на свадьбе спел. Слава, ты помнишь как Саша Клубов вместе с Николаем Лавицким пели в клубе русские романсы, потом песни на стихи Есенина. Народ даже всплакнул.

– Помню, – оживился Березкин. – Потом они по очереди читали стихи Пушкина, Блока. Это когда артисты задержались, помню. Ветераны тогда вспоминали летчика Фадеева. Говорили, что он тоже здорово исполнял русские романсы и знал много стихов. Вот если бы они с нашим Клубовым объединились, вот это был бы дуэт!

– Ну что, пойдем в хату? – спросил Костя. Он уже начал на морозе подмерзать.

– Пойдем, – согласился Березкин, окончательно пришедший в себя, готовый присоединиться к веселившимся гостям.

Свадьба гуляла до отбоя. На следующий день молодые расписались в сельсовете Черниговки и получили свидетельство о браке.