Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография

...

«Утром 12-го барон Вертер вернулся из Эмса, измученный жарой. Почти сразу же к нему заявился чиновник из министерства иностранных дел, шеф администрации Грамона, граф Фаверне, и попросил как можно скорее прийти к герцогу. Вертер сказал, что прибудет незамедлительно. Я и Зольмс ждали его возвращения в посольстве. После того, что он нам сообщил, мы оба в один голос сказали: война неминуема. Он с нами не согласился. «Война между Францией и Пруссией – настолько серьезное предприятие и настолько ужасное для людей, а повод – настолько ничтожный, что долг каждого честного человека – сделать все возможное для ее предотвращения. Это моя принципиальная позиция, которую я изложу в письме королю». С человеческой точки зрения, он был абсолютно прав, но как прусскому послу ему надлежало вести себя с Грамоном несколько иначе… Телеграмма Бисмарка об отзыве посла была составлена в таких грубых выражениях, что я не мог поверить своим глазам. Когда Вертер отправился попрощаться с герцогом де Грамоном, я сопровождал его до министерства иностранных дел. Выйдя от министра, он сказал мне: «Моя карьера закончена». Он не ошибался. Бисмарк больше не обмолвился с ним ни одним словом».

Ганс Отто Мейснер, редактор дневников Вальдерзе, отметил: «Неверно. Вертер был уволен в 1871 году, но приглашен снова на службу в 1874 году и отправлен послом в Константинополь, где прослужил до 1877 года»104. Так или иначе, я не могу не отдать должное барону Карлу фон Вертеру за его гражданское мужество и принципиальность человека и дипломата, поставившего свою честность и достоинство выше карьеры и служебных обязанностей перед Бисмарком, своим боссом.

Если бы герцог де Грамон внял совету Горчакова и удовлетворился победой французской дипломатии над интригами Бисмарка, то войны, наверно, можно было бы избежать. Но ему этого оказалось мало. Он приказал послу, все еще находившемуся в Бад-Эмсе, получить от короля обещание, что Пруссия никогда не предпримет подобных действий в будущем. 13 июля, когда Бисмарк, Мольтке и Роон сидели вместе за обедом, из Бад-Эмса от Вильгельма пришла телеграмма: посол Бенедетти действительно потребовал от короля твердо пообещать, что ничего подобного больше не произойдет. Оскорбленный король не только отказался давать такое обещание, но и отверг просьбу французского посла принять его еще раз для обсуждения этой темы. Вильгельм спрашивал Бисмарка: «Не следовало ли бы информацию о новом требовании и моем отказе передать в наши посольства за рубежом и в прессу?»105

Бисмарк получил в руки то, что хотел. Он взял карандаш и отредактировал послание короля, придав ему более наступательный характер. В письме Вильгельма говорилось: он «распорядился через адъютанта передать послу, что от князя теперь получено подтверждение известия, полученного Бенедетти из Парижа, и ему нечего более сообщить послу». Бисмарк внес в него провокационную тональность. В его интерпретации оно звучало так: «Его величество затем отказался еще раз принимать французского посла и поставил его в известность через адъютанта о том, что его величеству более нечего сообщить послу»106.

Многие годы спустя Люциус фон Балльхаузен присутствовал на встрече трех конспираторов вечером в доме на Вильгельмштрассе, вспоминавших события 1870 года:

...

«После обеда мы сидели и курили сигары. Появился фельдмаршал Роон, кашляя, пыхтя и задыхаясь. Его мучила астма… Чуть позже пришел граф Мольтке… Он встретил его очень радушно и сказал, похлопывая по колену: «Последний раз мы сидели втроем 13 июля 1870 года. Какая удача, что французы тогда обнаглели! Как трудно было бы найти другую столь же благоприятную возможность! Мы не меняли текст депеши Бенедетти, лишь уплотнили его, с тем чтобы усилить впечатление от французских претензий. Мы пошли на уступки относительно кандидатуры Гогенцоллерна и уступили бы еще больше, если бы французы не стали требовать от нас обещания никогда впредь не вести себя таким же образом. Я спросил вас обоих: “Вы готовы?” Вы ответили: “Мы готовы”»107.

14 июля 1870 года французский совет министров объявил мобилизацию, а 19 июля – войну. Позднее Бисмарк заявлял, что именно отредактированная им «эмсская депеша» побудила Наполеона III ввязаться в войну, хотя имеются свидетельства, указывающие на то, что Франция приняла решение воевать несколько раньше. Как и в случае с Австрией, Пруссии противостояло дезорганизованное государство с неадекватно мобилизованной армией.

В самой Пруссии даже кронпринцесса заразилась антифранцузскими настроениями, вызванными высокомерной наглостью соседа. 16 июля она писала королеве Виктории:

...

«Нам бесстыдно навязали войну, и возмущение столь вопиющей несправедливостью за два дня приняло такой размах, какой вы не можете себе и представить; по всей стране раздаются призывы подняться с оружием в руках на врага, так нагло оскорбляющего нас»108.

Первым днем мобилизации прусской армии было назначено 16 июля. Сроки мобилизационного развертывания значительно сократились. Арден Бухольц отметил в книге о Мольтке:

...

«К январю 1870 года на железнодорожную мобилизацию уже требовалось двадцать суток, на 260 процентов меньше, чем в 1867 году, при почти втрое более значительных вооруженных силах и в семь раз возросшем мобилизационном пространстве по сравнению с 1866 годом. Это позволяло перебрасывать германские войска к французской границе, как по заводскому конвейеру. Временне рамки, установленные Мольтке, определяли ход войны… На десятый день мобилизационного развертывания у французской границы выгрузились первые части, на тринадцатый день прибыли войска Второй армии, на восемнадцатый день численность войск уже составляла 300 тысяч человек»109.

19 июля были призваны из резерва офицеры. В рейхстаге Люциус фон Балльхаузен, офицер резерва Бранденбургского кирасирского полка, подошел к министерскому столу и спросил Роона и Мольтке: следует ли ему оставаться в парламенте или пойти по призыву в армию? Роон, улыбнувшись, ответил: «Не спешите. Вы можете оставаться здесь. Пройдет еще немало времени, прежде чем на вражеской территории сформируется Etappen . Мы навалимся на французов через восемь-десять дней»110.

Прусские военачальники полностью доверяли своему генеральному штабу и его главе Хельмуту фон Мольтке. О настроениях при королевском дворе на второй день после объявления Францией войны мы узнаем из дневниковой записи Вальдерзе:

...

«Сегодня утром я приехал парижским экспрессом в хорошей физической форме, но уставший от жары и пыльный. На перроне мне встретился принц Фридрих Карл. Он дружески поприветствовал меня и сказал, чтобы я сразу же ехал к Мольтке на совещание. Я так и сделал, меня любезно приняли, и там я увидел, помимо Мольтке, генерала фон Подбельского и трех начальников департаментов – Бронзарта, Верди и Бранденштейна. Мольтке выразил мне свое почтение и попросил выступить с информацией. После этого я быстро сменил свое одеяние и отправился в королевский дворец. Дежурил Радзивилл, и меня приняли сразу же. Король был, как всегда, оживлен и любезен, подал мне руку и поблагодарил за доклады. Задав мне несколько вопросов о военной готовности Франции, он сказал: «Вы останетесь со мной». Итак, моя судьба на ближайшее будущее была решена. Мне представлялась чудесная возможность идти на войну в роли спутника этого превосходнейшего командующего»111.