Раиса Орлова - Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

И я отправился в эти места, чтобы убедиться самому. Я увидел живую Американскую Революцию. К тому времени мне надоело читать о Лафайете. Я хотел встретить его. В Канзасе я увидел историю, облаченную в живую плоть современности…»

Стивенс поднял голову с измятой подушки. Браун сидел у стола. Фитиль свалился набок, едва потрескивал, чадил. Браун зябко сгорбился, на тускло освещенной стене застыла огромная нахохленная тень.

— Капитан Браун, не надо грустить. Вы этому учили меня. Я помню, как впервые увидел вас тогда в Канзасе. Всего три года прошло, а кажется — я всегда знал вас. И очень рад, слышите, очень рад, что и конец моей жизни рядом с вами…

Браун обернулся к нему, продолжал глядеть сосредоточенно, задумчиво, насупившись, но приязненно, так же как в то утро на границе Канзаса и Небраски.

…Стивенс ехал верхом рядом с командиром отряда ополченцев свободного Канзаса, и внезапно в голове колонны послышались громкие возгласы:

— Гип-гип ура!!!

Они поскакали вперед. Там кричали:

— Ура-а-а капитану Брауну!!!

На дороге стоял фургон, а рядом всадник на понурой лошади с запавшими боками. Он легко держался в седле — такой худой, что, должно быть, не отягощал свою усталую клячу.

Стивенс удивился: менее всего он похож на воина, этот старый фермер в потрепанной одежде. Не вооружен; правда, из фургона выглядывали парни, перепоясанные патронташами. Он смотрел на ополченцев, не отвечая им, не улыбаясь, но с явно доброжелательным любопытством.

Отряд проходил мимо него как на параде.

А месяц спустя, уже в Лоуренсе, — городу снова угрожали миссурийские головорезы — тоже кричали:

— Ура старому Брауну! Ура Брауну из Осоватоми!

Его уже тогда так называли.

— Хотя бой у Осоватоми и был поражением, — Стивенс опять «услышал» мысли сокамерника, — именно с него началась наша большая слава.

Накануне боя был убит сын, Фредерик. А на следующий день четыре сотни конных миссурийцев с пушкой двигались к поселку Осоватоми, где жили Сторонники свободного Канзаса, туда отряд Брауна пригнал скот и лошадей, отбитых у противника.

У Брауна было меньше бойцов, преимущественно пешие. Он послал гонца в Осоватоми предупредить жителей: пусть уходят в леса, в прерии.

— Действовать будем двумя группами. Когда передовым придется отступать, задние должны стрелять чаще. Подпускайте на двадцать — двадцать пять ярдов, напоминаю: цельтесь пониже. Противники но ждут нашего сопротивления, позиции на этом берегу считаются невыгодными… Прибрежные кусты, ивняк — хорошие укрытия. Когда нас потеснят, то первыми будут перебираться на тот берег те, кто первыми начнут бой. Я буду с ними, однако на тот берег уйду последним. Наше оружие благословенно, ибо мы сражаемся за свободу. Пока я не выстрелю, приказываю терпеливо ждать и всем выбирать себе мишени.

Миссурийцы выслали вперед разведку. Один с гиком и плеском перебрался на ту сторону, погарцевал и так же шумно вернулся: «Янки либо еще не ждут нас, либо уже убрались…»

Вся миссурийская колонна двинулась к реке мимо кустов, где засели бойцы Брауна. Он прицелился в плечистого верзилу, сидевшего на отличном иноходце под нарядным седлом. Когда отнесло дым, увидел: иноходец скакал без всадника. Гулкие выстрелы. Колонна смешалась в кучу. Шарахнулись назад… Крики… Проклятья. Одинокие ответные выстрелы.

Несколько часов шел бой у реки Осэйдж по дороге в Осоватоми, миссурийцы потеряли больше тридцати человек убитыми, много раненых. Один ополченец Брауна был убит в перестрелке.

Браун сказал несколько слов над наспех вырытой могилой;

— Он был нашим верным товарищем, Чарльз Кайзер. Сначала он воевал за свободу у себя на родине — на баррикадах в Берлине, в Дрездене, в Вене, сидел в тюрьме у прусского короля… И здесь, на новой родине, взял оружие, чтобы защищать свободу. Никакие океаны, никакие государственные границы не разделят силы добрых людей. Друзья свободы — одна семья во всем мире…

Браун был ранен в ногу, переходя через реку, оступился, уронил плащ, который унесло течением. Начальнику миссурийцев доложили, что старик Браун убит.

А он стоял на холме, опираясь на плечо Джейсона, не отрываясь глядел на густые клубы дыма над лесом. Сын испугался: он еще никогда не видел отца плачущим.

— Там жгут дома… припасы на зиму. Там убивают беззащитных. Мне осталось недолго жить. И смерть у всех только одна. Но пусть будет свидетелем всевышний — не наступит мир в этой стране, пока не уничтожат рабство, и каждый мой день будет посвящен только борьбе против рабства.

Отряд Брауна ушел в Лоуренс. Три тысячи миссурийцев подступили к городу. Браун трое суток не спал, распоряжался строительством фортов и баррикад, снова и снова наставлял ополченцев. Днем он говорил на площади, где собрались горожане:

— Будем тверды и неустрашимы… Сегодня нужно заботиться не о том, чтобы подольше жить, а о том, чтобы достойно умереть. Тем, кто всегда готов предстать перед богом, тем не страшны пули, клинки, раны, а смерть — это просто выдох. Рождаясь, каждый впервые, вдыхает чистый воздух, вдыхает, выдыхает, наконец наступает последний выдох. И благо тому, чей последний выдох уносит чистую душу. А что может лучше очистить ваши души, чем бой за правое дело?!

Миссурийцы жгли дома, фермы. Генги Шерман, брат убитого в Поттавотоми Билла, грозился, что ни одному дружку старого Брауна не будет пощады.

А в Канзас двигались все новые переселенцы. Ехали коренные янки — фермеры, скотоводы, ремесленники, покидали ставшие тесными старые города, ехали бродяги, искатели заработков и приключений.

Больше всего было эмигрантов: немцы, шведы, ирландцы, итальянцы, чехи, поляки… Бедняки, изгнанные голодом, безземельем, нуждой из Европы, мятежные патриоты и революционеры, участники боев 1848–1849 годов… Ехали банкроты, беглые арестанты, романтики, мечтавшие о Новом Свете, о девственно нетронутой природе, ехали просто незадачливые парни, случайно захваченные потоком эмигрантов.

Канзас стал репетицией и полигоном Гражданской войны. Там впервые встретились американцы, выросшие в южных, в северных, в восточных штатах. И новые американцы, выросшие в Европе.

Обозы и пешие двигались по дорогам, через Небраску, небольшими группами на пароходах по реке Миссури.

Все новые поселенцы были, как правило, радикально настроенные противники рабства, поэтому умеренные либералы в Топике и Лоуренсе все убежденнее доказывали, что Канзас станет свободным штатом без кровопролитий, тысячи, десятки тысяч избирательных бюллетеней осилят ружья миссурийцев. Благонамеренные джентльмены уговаривали Брауна распустить отряд, перестать собирать оружие, вернуться к мирному труду, а лучше всего вообще уехать из Канзаса, подальше от тех, кто хотел бы мстить ему лично, подальше от кровавых распрей, которые угаснут сами собой…