Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Но тогда, в октябрьском Нью-Йорке, мы еще не ощутили всей глобальности наступивших перемен. В первый же день мы решили пойти к развалинам башен. Руины до сих пор дымились. Настроение у людей было подавленное. И вот идем мы пешком по направлению к башням. И сердце мое забилось быстро-быстро. Может, от грусти, а может — от недавнего долгого перелета. Я и говорю:

— Вот бы сейчас накапать тридцать капель валокордина… Продышалась бы.

Муж у меня — человек деятельный. Он не любит просто так разговоры разговаривать. Он любит, чтобы «сказано — сделано».

— Пойдем в аптеку, купим капли!

А я знаю, что никаких таких капель на западе не купишь. Болит сердце? Ложись уже сразу в больницу, лечись… Каплями не отделаешься.

— Не будет там капель, пойдем, я сама продышусь, — возражаю.

— Но что-то должно там продаваться на такие случаи? — не соглашается со мной Костя.

Тут и аптека подвернулась. Он заходит, я, естественно, за ним.

В аптеке только один покупатель: красивая светловолосая девушка с белой голубоглазой собакой. Картины с них можно писать. И в кино снимать — это точно. Девушка покупает витамины. Расплатившись, не уходит, слышит вопрос мужа про сердечные капли.

Капель, естественно, никаких нет, не было и не будет.

— Ребята, — обращается к нам девушка очень тревожно и очень сочувственно. — Ребята, дело серьезное, с сердцем шутки плохи. Вам в госпиталь срочно надо.

Я все прекрасно понимаю про эту девушку. У нее налицо все симптомы серьезного посттравматического состояния. Мы тоже в августе 1991 долго были настороже и бросались на помощь ближнему при первом подозрении, что тому плохо. Нью-йоркцы только что пережили подобную страшную травму. Все происходящее видят они сквозь призму катастрофы.

— Дело серьезное, — повторяет девушка.

— У меня все в порядке, — твержу я.

Дуэт глухих.

Каждый слышит только себя. Муж же внимательно прислушивается к словам заботливой местной жительницы.

— Надо в госпиталь. Срочно. Пойдемте, я отведу вас в Сент-Винсент госпиталь, это тут, рядом.

Я талдычу свое:

— Мне хорошо, я в порядке.

Похоже, это никого не интересует. Муж идет за девушкой, поспешает. Человек с больным сердцем и не угнался бы. Но у меня-то все хорошо, я вполне поспеваю за ними, неустанно повторяя, что я — ОК.

Подходим к госпиталю. Это тот самый госпиталь, куда свозили пострадавших 11 сентября. И тут я, у которой на самом деле все в порядке! Стыд-то какой!

— Ребята, дело серьезное, — объясняет наша провожатая охранникам. — У нее проблемы с сердцем, они издалека прилетели.

— Ничего срочного, — встреваю я. — У меня все ОК.

— Нет-нет! Не слушайте ее. Ей надо помочь, — настаивает девушка.

— Я хорошо себя чувствую! — заявляю я.

— Проходите, — велят охранники. — Вам нужно к доктору.

Я вижу, что девушка довольна. Ей явно полегчало. Она даже веселеет на глазах. Помогла очередной жертве!

А мне что делать?

Мы идем внутрь, нас усаживают в очередь, вручают номерок. Заполняем краткую анкету: фамилия, возраст. Больше ничего.

Вокруг нормальная очередь, как у нас обычно в травмопункте: побитые, окровавленные афроамериканцы, угрюмые — жуть.

— Пойдем, может, отсюда? — спрашиваю я мужа.

— Скоро пойдем, — соглашается он. — Сердце послушают, давление измерят, дадут лекарство — и пойдем.

Это он судит о будущих действиях местных медиков по нашему советско-российскому опыту.

Ведь у нас как? У нас, друзья, великолепно налаженная система скорой помощи. Мы ее ругаем, клянем, вопим, что на западе бы… Ведь ничего не знаем про то, как «на западе бы», а ставим его в пример по любому случаю…

О, наша милая привычная «скорая помощь»! Приезжает врач, фельдшер, быстро измеряют давление, могут даже ЭКГ быстро сделать и тут же, на месте, бесстрашно помогают! Сколько раз на моих глазах врачи «скорой помощи» спасали мою Танюсю при гипертонических кризах! Делали укол, ждали, когда полегчает… И — легчало!

Собственно, что нужно человеку, которому в данный момент плохо? Сначала оказать первую помощь. Потом — исследования, анализы… Но сначала — помочь остаться в живых, если уж на то пошло… Логично, ведь так?

Но мы находились в другом мире, где обитала иная логика, с которой мы пока знакомы не были.

…Примерно через полчаса дошла очередь и до меня. Мы вошли к медсестре в надежде, что она наконец, померив давление, отпустит нас восвояси.

Не тут-то было!

Сначала подробная анкета. Очень подробная. Я заполняю, муж следит.

Ого! Есть даже вопрос, согласна ли я в случае моей смерти отдать свои органы для пересадки!

— Ну и пусть, — говорю я, уже совсем покорившись судьбе. — Пусть забирают мои органы. Мне уже все равно.

— Еще чего! — возмущается муж, забирает у меня ручку и ставит жирную галочку в графе «нет».

Я тронута до глубины души! Пожалел мои органы!

Медсестра неодобрительно следит за нашими действиями.

Наконец анкета заполнена.

Ну, может, сейчас помогут?

На всякий случай говорю медсестре:

— Вообще-то я прекрасно себя чувствую. Это был такой момент. Один неудачный момент. И все.

Она не отвечает. Пропускает нас в другое помещение — вроде больничная палата по виду. В центре палаты — большой стол. Для врача, видимо.

В палате много кроватей. Все они отгорожены друг от друга ситцевыми занавесками. Судя по стонам из-за занавесок, лежат и мужчины, и женщины, все вместе. У каждой кровати железная тумба, на ней аппаратура, какую я видела в свое время в реанимации.

Сейчас точно узнаю свое давление — и мы пойдем!

Заходит необычайно мрачная медсестра. Опять же — афроамериканка. (Там медсестры — все вот эти самые…)

Велит раздеваться, вещи отдать мужу, самой облачиться в больничную рубашку. Рубашка, конечно, чистая, но на ней какие-то застарелые пятна: желтые, бурые… А мне еще рубашки в нашем роддоме не нравились! Это я сильно была не права! Все познается в сравнении.

Я обращаюсь к мужу:

— Слушай, это затянется на весь день! Еще хорошо, если на день. Зачем все это?

Он тоже, похоже, не рад текущим событиям.

— Давай, — говорит, — она сейчас тебе давление измерит, сердце послушает — и пойдем…

— Ну, давай.

Я раздеваюсь. Вещи свои складываю в черный мешок для мусора — эту тару вручила мужу медсестра. Облачаюсь в ветхое больничное рубище. Как мало человеку надо, чтобы почувствовать себя тварью дрожащей!..

Ложусь.

Медсестра прикрепляет ко мне кучу проводков. На мониторе, как в кино, появляется кривая…

Что теперь?

Вообще-то за это время настоящий больной уже спокойно отошел бы в мир иной. (В кино все не так, все бегут, толпой, за пациентом на каталке… Но кино — это кино… Сценарист, может, ни разу в больницу и не попадал. Жизнь — значительно многообразней.)