Нина Щербак - Любовь поэтов Серебряного века

Брюсов же в 1913 году увлекся вновь. На этот раз его пассией стала начинающая поэтесса Надежда Львова, московская курсистка. Разница в возрасте между ними была велика. Брюсов молодился, искал общества молодых поэтов, написал книгу в духе Игоря Северянина и посвятил ее Наде. Но до некоторой степени с ней повторилась история Нины Петровской. Львова не могла примириться с раздвоенностью жизни Брюсова и с тем, что он был женат. Брюсов же систематически приучал ее к мысли о смерти и самоубийстве, а потом даже подарил браунинг – тот самый, из которого восемь лет назад Нина стреляла в Андрея Белого. В конце ноября вечером Львова позвонила Брюсову и просила приехать. Он отказался. Она попробовала позвонить еще нескольким людям, но все по какой-то причине были заняты. В 11 часов вечера она застрелилась. Брюсов же на другой день после похорон бежал в Петербург, а затем в Ригу, где вскоре уже завел новый роман.

Владислав Ходасевич, написавший самую яркую, хоть и короткую статью-биографию о Брюсове, заканчивает ее приводя очень меткие, емкие факты последних дней жизни поэта, как будто пытаясь его оправдать:

«Одинокий, измученный, обрел он, однако, и неожиданно радость. Под конец дней взял на воспитание маленького племянника жены и ухаживал за ним с нежностью, как некогда за котенком. Возвращался домой нагруженный сластями и игрушками. Расстелив ковер, играл с мальчиком на полу… Прочитав известие о смерти Брюсова, я думал, что он покончил с собой. Быть может, в конце концов, так и было бы, если бы смерть сама не предупредила его».

Он был человек больной, раздражительный, желчный, – писала Анна Ходасевич, его вторая жена. – Смеялся он редко, но улыбка часто бродила по его лицу, порой ироническая. По существу, он не был злым человеком, но злые слова часто срывались с его губ. Он даже порой был сентиментален, даже мог заплакать над происшествием малозначительным. С людьми он умел быть приятным – он, как умный и тонкий человек, понимал, кому что было интересно, и на этом играл, хвалясь, что каждого человека знает насквозь и даже на три аршина вглубь под землею. Его талантливость сказывалась во всем: в умении очаровывать людей, в чтении стихов, в умении при большой бедности быть всегда прилично одетым и т. д. Но все же, благодаря своей болезненности, он часто ссорился с людьми. За границей он поссорился с Андреем Белым, со своей сестрой, с ее мужем и даже с редактором газеты „Возрождение“, которая в тот момент являлась источником его материального существования».

По словам Юрия Мандельштама, «на людях Ходасевич часто бывал сдержан, суховат. Любил отмалчиваться, отшучиваться. По собственному признанию – „на трагические разговоры научился молчать и шутить“. Эти шутки его обычно без улыбки. Зато, когда он улыбался, улыбка заражала. Под очками „серьезного литератора“ загорались в глазах лукавые огоньки напроказничавшего мальчишки. Тогда казалось, что собеседник с ним в заговоре – вдвоем против всех остальных».

Владислав Ходасевич родился в Москве в 16 (28) мая 1886 года. Его отец был из обедневших литовских дворян, мать – из еврейской семьи, но крещенная в католичестве и воспитанная же в католическом пансионе.

Окончив гимназию, Ходасевич поступил в 1904 году в Московский университет на юридический факультет. В восемнадцать лет он женился на Марине Рындиной, девушке из очень богатой семьи. Марина была блондинка, высокого роста, красивая и большая выдумщица. Одной из ее причуд была манера одеваться только в платья белого или черного цвета. Она обожала животных и была хорошей наездницей. Владислав рассказывал, что однажды, когда они ехали на рождественские каникулы в имение Марины, расположенное близ станции Бологое, она взяла с собой в купе собаку, кошку, обезьяну, ужа и попугая.

Позже Марина появлялась в «Московском литературно-художественном кружке». Одетая в черное или белое платье, с высокой прической, на которую она надевала золотой раздвижной браслет – бирюза с жемчугом, – она напоминала сказочную царевну. Хороша она была и днем, когда ехала по Кузнецкому мосту на своих лошадях, откинувшись в коляске на бархатные подушки. О ее душевных качествах Ходасевич писал мало. Их любовь была запечатлена им в его первой книге стихов «Молодость», вышедшей в 1905 году. Ходасевич в те годы был большим франтом: студенческий мундир с воротником, подступающим к самым ушам, лакированные туфли, перчатки… Нередко его видели и в «Литературном кружке» за карточным столом, где играли в «железку». Он всегда был худой и бледный. Азартная игра в карты чередовалась с творческой работой, общением с Брюсовым, с Андреем Белым, Эллисом, с Ниной Петровской, Сергеем Соколовым, который в то время издавал журнал «Перевал».

Когда Ходасевич по издательским делам поехал в Петербург, Марина сошлась с Сергеем Константиновичем Маковским – поэтом и издателем «Аполлона», с которым впоследствии уехала в эмиграцию. Разъехавшись с Мариной, Владислав поселился в меблированных комнатах «Балчуг», где жил и работал уже в более скромной обстановке.

В то время у писателя Бориса Зайцева часто бывали вечеринки, на которых молодые писатели и поэты читали свои новые произведения. Там Анна Чулкова услышала впервые стихи Ходасевича, которые ее совершенно пленили. В то время она была замужем за Александром Брюсовым (братом поэта Валерия Брюсова). Познакомившись с Ходасевичем, она настаивала, чтобы он возобновил прежние приятельские отношения с ее мужем. Тот стал у них часто бывать, гостил на даче, совместно переводил с Брюсовым какой-то испанский роман, они писали шуточные стихи, эпиграммы, пародии, акростихи и тому подобные вещи. Анна очень подружилась с Ходасевичем, Владей, как она его называла. Он делился с ней новыми стихами, душевными и любовными переживаниями. В то время он был влюблен в Евгению Муратову (жену искусствоведа Павла Павловича Муратова) и очень огорчался ее не вполне серьезным отношением к его любви. Рассказывал, что часто по вечерам бродил по улицам Москвы с Евгенией Муратовой, иногда они забегали в маленькие ресторанчики или кафе, а иногда под утро заходили в церковь, где Ходасевич покупал просвирки. В те времена многие писатели и поэты посещали церковь. В Страстную субботу в Кремле в церкви Нечаянной Радости можно было встретить и Ивана Бунина, и Андрея Белого, и Бориса Грифцова, и многих других писателей и художников того времени.

Физически Ходасевич чувствовал себя плохо. Как-то, заработав небольшую сумму денег, в 1910 году он решил поехать в Венецию, где в то время была Евгения Муратова и еще много знакомых. Он кашлял, был очень бледен и нервничал. Анна с мужем провожали его на вокзал, и она плакала, думая, что он не вернется живым. Ходасевич пробыл в Венеции дольше, чем предполагал, так как сумел найти себе работу: проводил экскурсии по музеям, галереям и церквам, что дало ему возможность подольше пожить за границей.