Александр Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Всех вышеупомянутых людей, составивших новый круг распутинского общения (за исключением С. Ю. Витте и П. А. Бадмаева), помимо тесных связей с отцом Григорием, объединяло еще одно «маргинальное» обстоятельство: все они были гомосексуалами.

Формально гомосексуализм в России рубежа XIX и XX веков подвергался законодательному преследованию (ст. 995 и 996 Уложения о наказаниях), хотя конкретная судебная практика в этой сфере и не выглядела столь суровой, как в некоторых европейских государствах той эпохи (например, в Англии, где гомосексуалы порой получали реальные тюремные сроки). В то же время общественной моралью гомосексуальные связи этикетировались как «гнусные», «грязные», «отвратительные». Вследствие этого у российских гомосексуалов, принадлежавших к высшим классам, формировался своего рода «синдром отверженных» — людей, находящихся в фундаментальном внутреннем конфликте с социумом и вынужденных в силу этого лавировать, группироваться и участвовать в образовании различных «кружков проходимцев и аферистов» (по терминологии П. Н. Милюкова).

В исключительных случаях, правда, эти объединения принимали почти легальные формы. Можно, в частности, привести пример гвардии Преображенского полка с его развитой гомосексуальной традицией, олицетворенным символом которой служила личность полкового шефа — московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди Николая II.

Прочим великосветским гомофилам приходилось довольствоваться куда более скромными формами самоорганизации.

Именно к этим «отверженным» и потянулся за моральной поддержкой Григорий Распутин после того, как высший свет и интеллигентская общественность окончательно против него консолидировались. Контакт с гомосексуалами был для Распутина тем более психологически естественным, что нестандартность сексуального поведения также являлась для него базовой формулой существования.

Не обходилось, правда, без курьезов. Так, князь М. М. Андронников сильно «разочаровался в Распутине», увидев как-то рядом с ним «девиц известного свойства». «Распутин — развратник!»151 — с пафосом воскликнул князь, количество половых партнеров которого исчислялось, как говорят, тысячами.

Граф С. Ю. Витте и лекарь П. А. Бадмаев также были из разряда «отверженных». Первый обладал репутацией хитроумного и властолюбивого политического дельца-одиночки, не угодного ни царю, ни общественности. Второй являлся «незаконным знахарем», к которому «современные врачи сразу отнеслись очень скептически» и «неоднократно жестоко разбивали все потуги новоявленного врача»152.

14 июня 1914 года в Сараеве сербским студентом Гаврилой Принципом был убит австрийский эрцгерцог Франц-Фердинанд.

Незадолго до этого события, в начале июня 1914 года, Распутин вместе с М. Головиной и А. Вырубовой выехал из Петербурга. 8 июня они прибыли в Тюмень, откуда двинулись на богомолье в Верхотуринский монастырь. После этого, отправив поклонниц обратно в столицу, Григорий вместе с дочерьми поехал в Покровское…

29 июня у ворот дома безносая нищенка неожиданно выхватила из-под своих лохмотьев остро отточенный обоюдоострый тесак и ударила им Распутина в нижнюю часть живота, метясь, по всей вероятности, в половые органы. «Я убила антихриста!» — истерично кричала террористка. Ею оказалась Хиония Гусева, вплотную преследовавшая Распутина с марта 1914 года. Григорий воскликнул: «Ох, тошно мне!» — и отбежал по улице от дома на сто восемь шагов, «поддерживая обеими руками рану на животе»153. Хиония преследовала его с тесаком в руках. Григорий на бегу схватил с земли палку и ударил Гусеву по голове. На помощь подоспел народ и задержал нападавшую.

Еще лежа на больничной койке, то и дело закатывая глаза и еле ворочая языком, Распутин нашел в себе силы для того, чтобы в ходе беседы с журналистом создать идеологически безупречную и фактологически подретушированную версию событий, согласно которой чудесное спасение «старца» представало не как следствие его потрясающей физической живучести, но как эманация его несокрушимой духовной силы и образцовой благочестивости: «Я от нее (Гусевой. — А. К., Д. К .) по забору, по забору. Рану держу. Боюсь рану упустить, рукой зажал… Вижу, не уйти. Гляжу… щепочка — палочка малая лежит. Я ухватил палочку, легонько ее щепочкой по плечу, — испугалася, отстала…»; «Нож вот какой! Рука у ней дрогнула. Видишь? Она ко мне, а я ей пятачок подал. Милостыньку. Рука дрогнула. А то бы…»154

Террористка была помещена в психиатрическую больницу г. Томска, где эксперты признали ее психически больной. На этом основании 3 июля 1915 года Тобольский окружной суд пришел к выводу о том, что Х. Гусева совершила преступление «во время состояния сумасшествия под влиянием аффекта, связанного с возникшей у нее идеей религиозно-политического характера, в каковом она находится в настоящее время», и вынес решение поместить ее «в специальную психиатрическую лечебницу для лечения до ее выздоровления»155.

Э. С. Радзинский, решив выступить в роли эксперта-психиатра, приходит к выводу о том, что в действительности Х. Гусева была здорова, так как заявляла: «Я в здравом уме и твердой памяти и сознательно ударила его ножом»156. Комичность такой «экспертизы» настолько очевидна, что специальных комментариев, думается, не требует. Стоит, вероятно, лишь заметить, что эксперты-психиатры начала века были далеко не так зависимы от властей (вспомним хотя бы «дело Бейлиса»), как в советское время, на базе воспоминаний о котором Э. С. Радзинский, вероятно, и сделал вышеупомянутое умозаключение.

Узнав о случившемся, главный организатор покушения — «кроткий Илиодор» — тут же переоделся в женское платье и 2 июля бежал с Дона за границу.

А. Н. Боханов — опираясь, впрочем, на доказательства, носящие косвенный характер, — высказывает предположение о том, что одним из организаторов покушения на Распутина явился заместитель министра внутренних дел В. Ф. Джунковский.

Загадочным, в частности, выглядит нахождение в Покровской слободе в момент покушения на жизнь Распутина сотрудника редакции газеты «Петербургский курьер» В. Б. Дувидзона (Давидзона) — по совместительству секретного полицейского агента, — первым из журналистов передавшего в Петербург сенсационную новость, а также запись беседы с Хионией Гусевой. Текст интервью Дувидзона с Гусевой в высшей степени примечателен, поскольку упоминает о целом ряде деталей, которые могли стать известны лишь после совершения покушения, — притом что известно: после задержания Гусевой ни один журналист к ней не допускался. «Значит, — делает вывод О. А. Платонов, — это интервью либо было просто придумано, либо получено от убийцы еще до покушения, а значит, Давидзон знал о покушении заранее»157. Тем не менее полиция, по указанию из Петербурга, отпустила Дувидзона, даже не допросив его. «С большой долей вероятности можно утверждать, — заключает А. Н. Боханов, — что подобного рода санкция исходила от всесильного тогда генерала Джунковского»158. Известно также, что в момент покушения на Распутина в Тюмени «дежурил» секретарь В. Б. Дувидзона — Левоновский.