Александр Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Одну из самых фантастических версий первого типа предлагает — что, впрочем, неудивительно — самый завиральный из всех распутинских мемуаристов — секретарь «старца» Арон Симанович. В качестве участников заговора он называет братьев Ирины Юсуповой, а также артистку балетной труппы Московских императорских театров танцовщицу Веру Алексеевну Коралли (хотя в донесении директору Департамента полиции от ротмистра Дубровина указывается, что «за все время проживания в столице Коралли ночевала все ночи дома, точно так же не было замечено ее отсутствия в ночь с 16-го на 17-е декабря сего года»372). При этом, по версии Симановича, отец Юсупова — Ф. Ф. Сумароков-Эльстон и бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов ожидали исхода дела в другой части дворца. Один из братьев Ирины Юсуповой якобы спрятался за портьеру и при входе Распутина во дворец выстрелил в него, попав в глаз. После этого в упавшего Григория стреляли уже все, сделав всего одиннадцать выстрелов. Лишь Вера Коралли отказалась это делать и кричала: «Я не хочу стрелять!» После этого еще живого Распутина завернули в дорожный плед и спрятали в подвал дома, чтобы дождаться глубокой ночи. Однако Григорий пришел в себя, выбрался из подвала и попытался перелезть через ограду. Собаки подняли лай, и Дмитрий Павлович, возглавивший ловлю «старца», поймал его. Потерявшего сознание Распутина связали по рукам и ногам веревками, погрузили в автомобиль и выбросили в Неву373.

В мемуарах французского посла Палеолога фигурируют некие княгиня Р. и княгиня Н., однако присутствие этих загадочных особ, как отмечает современный исследователь О. А. Шишкин, не получило своего подтверждения в других источниках374.

О присутствии женщин во дворце Юсуповых в момент убийства упоминал и Роберт Уилсон, корреспондент газеты «Таймс» в Петрограде. Правда, у него речь шла о неких дамах полусвета. По версии Уилсона, которая по своей драматургической насыщенности вполне может встать в один ряд с рассказом Симановича, среди заговорщиков, помимо Юсупова, Пуришкевича, Дмитрия Павловича и «дам полусвета», находились также сыновья великого князя Константина Константиновича. Во время пирушки у Распутина якобы развязался язык, и «старец» стал разглашать государственные тайны. «Он говорил об отставке Сазонова и назначении Штюрмера, а также о неоднократных неудачных попытках создать стабильный кабинет министров и начать внутренние реформы». Около половины третьего ночи Распутину сказали, что он должен умереть. «Ему в руки вложили револьвер, — писал Уилсон, — но он наотрез отказался покончить с собой и, по словам очевидцев, разрядил обойму в великого князя Дмитрия. Пуля разбила стекло, что привлекло внимание полицейских»375.

Э. С. Радзинский предлагает ненамного менее театральную, чем у Симановича, историю. Он говорит об участии в убийстве Марианны Эриковны Дерфельден (урожденной Пистолькорс), дочери княгини Палей, морганатической супруги отца Дмитрия Павловича, великого князя Павла Александровича: «Она ненавидела мужика за то, что безвольный Александр (брат Марианны. — А. К., Д. К. ) был ему рабски предан; за позор его жены (сестры А. Вырубовой), о связи которой с Распутиным в обществе ходили самые стыдные слухи…»376 Подозрение об участии М. Дерфельден, однако, не подтвердилось еще тогда, в ходе расследования, несмотря на сделанный обыск377. Однако Радзинский данный факт почему-то предпочитает игнорировать. «Итак, — заключает он, — женщины в Юсуповском дворце были. Но, спасая их честь и, возможно, свободу, мужчины не выдавали их полиции»378.

Упомянутый выше О. А. Шишкин также не чужд версии о «женском следе». Ссылаясь на позднейшие показания крестьянина Орловской губернии, 56-летнего официанта 99-1 лавки «Ленсельспрома» Федора Семеновича Житкова, который якобы прислуживал в ту роковую ночь в особняке Юсупова, Шишкин делает вывод о том, что Ирина не только была в этот момент в доме, но и до этого уже была знакома с Распутиным379. Правда, рассказал об этом Федор Житков следователям ОГПУ лишь 6 марта 1931 года, когда проходил свидетелем по делу, связанному с арестом группы бывших офицеров царской армии, проходивших по печально знаменитой статье 58 УК РСФСР380. В этих показаниях есть свидетельство того, что Пуришкевич, «вырвав револьвер у Юсупова, побежал на лестницу, после чего я слышал выстрелы, а потом зов князя Дмитрия Павловича меня, чтобы помочь, на что я сразу же побежал и увидел Распутина, лежащего на площадке лестницы, а под аркой двора стояла машина». Как нетрудно понять, достоверность такого рода показания, как и любого другого, полученного в чекистских застенках, мягко говоря, не выглядит стопроцентной.

Радзинский — пытающийся построить всю драматургию убийства «старца» на роковых страстях, помимо истории с антично суровой дамской местью за поруганную честь семьи, — предлагает также маньеристски изломанную гомоэротическую линию сюжета. Прежде всего Радзинский обращает внимание на тот факт, что Распутин никогда не употреблял сладкое, в силу чего «не мог есть сладких пирожных — это очередная выдумка»: «Он только выпил раствор яда в вине, который оказался слишком слабым. Историю про пирожные Феликс придумал потом, составляя версию о дьяволе, которого героически уничтожали обычные люди… Но что же тогда происходило в комнате, где Распутин провел „больше двух часов“, как пишет Юсупов, или даже „около 3 часов“, как запишет в дневнике дотошный историк — великий князь Николай Михайлович? И почему он забыл о цели своего приезда? Не лучше ли сказать — забылся ? <���…> Вряд ли только пением романсов Феликс мог заставить Распутина забыть о вожделенной цели и главное — совершенно усыпить звериную интуицию этого человека… А может быть… в подвале продолжалось то, что могло быть между ними прежде (и что так тревожило воображение великого князя Николая Михайловича)? <���…> И Распутин, после всего, что между ними было, не замечает револьвера, зажатого в руке Феликса…»381

Матрена Распутина рассказывает еще более жуткую садомазохистскую гомострашилку.

Согласно ей, Феликс Юсупов, неоднократно пытавшийся до того сблизиться с Распутиным, использовал момент покушения (когда на жертву уже начал действовать яд) для того, чтобы изнасиловать «старца». Затем, «словно в помешательстве, заговорщики накинулись на отца. Били, пинали и топтали неподвижное тело. Кто-то выхватил кинжал. Отца оскопили. Возможно, это и не было помешательством. Ведь все заговорщики, кроме В. М. Пуришкевича, — гомосексуалисты. Они думали, что не просто убивают Распутина. Они думали, что лишают его главной силы». После этого все заговорщики поднялись в кабинет Юсупова. «Оживший» оскопленный Распутин выбежал во двор. «Пуришкевич выскочил во двор с пистолетом в руке и два раза выстрелил, потом еще два»382.