Филип Норман - Мик Джаггер

После знакомства Брайана с Дэйвом Томсоном в Глазго тот однажды застал Брайана у замочной скважины гостиничного номера: Брайан подозревал, что Мик, Кит и Эндрю Олдэм сговариваются против него. Брайан излил своему молодому жильцу скорбную повесть о том, как, украв у него группу и извратив ее блюзовые идеалы, «они» пытаются теперь и вовсе от него избавиться. Томсон выслушал и встревоженные рассказы Чарли Уоттса и Билла Уаймена, «Стоунов» второго порядка, — междоусобные войны и конфликты их не трогали, но они беспокоились, что все это навредит их карьере. Чарли рассказал Томсону, что один американский врач во время гастролей 1964 года, когда Брайана положили в больницу, поставил ему зловещий диагноз: если Брайан и дальше планирует пить по две бутылки скотча в день, как сейчас, — о наркотиках уж не говоря, — он и двух лет не протянет.

Паранойя практически зашкалила в январе 1966-го, когда в воскресном выпуске «Новостей мира» опубликовали разоблачительный материал о ребенке Брайана от его челтнемской подруги Пэт Эндрюс, родившемся перед тем, как Брайан отправился в Лондон. Спустя неделю другая скандальная газетенка, «Пипл», подкинула дров в огонь заметкой о Линде Лоренс, подруге времен Виндзора и Эдит-гроув, и втором ребенке, который был идеалистически наречен Джулианом и остался без всякой отцовской поддержки. Такой рекламы «Стоунз» не хотел даже Олдэм — она автоматически клеймила остальных музыкантов за то, в чем они были решительно невиновны. Не стоит забывать, что, едва звучало или складывалось из букв ужасное название «Роллинг Стоунз», большинство людей вспоминали первым делом и исключительно про Мика, — история с мочеиспусканием убедительно это доказала.

Когда Брайан открыл для себя ЛСД, это дало и один благотворный побочный эффект. Открытие сблизило Брайана с Китом — они с Эдит-гроув так близко не дружили, — а это, в свою очередь, означало, что Мик остался в стороне; сия необыкновенная ситуация приводила Брайана в восторг. Они с Китом впервые попробовали кислоту вместе, они чувствовали себя братьями, первопроходцами, что отправились навстречу неизвестному, и у них завелся общий всепоглощающий интерес. Кислота была первым социальным наркотиком, и это объясняет, отчего ею так увлекались американские дети цветов: пользователям рекомендовалось принимать ее в обществе опытного друга или друзей, чтобы те поддерживали, успокаивали, а в случае дурного трипа и спасали. Поэтому Брайан и Кит продолжали принимать ЛСД вместе, вместе лицезрели дивные виденья, порой терпели ужасы и одержимо обсуждали свои переживания, которых Мик не мог разделить.

Случилось так, что Кита только что бросила его первая настоящая подруга Линда Кит, и сердце его было разбито, о чем никто бы не догадался, наблюдая, как он играет и пихает сапогом зарвавшегося жителя Глазго. Он предпочел не выбирать новую девчонку из сотен имеющихся на выбор, а утешаться обществом старых друзей. Поскольку самый старый его друг по-прежнему пребывал в тенетах отношений (более того, обручился и собирался жениться), Кит отдрейфовал к Брайану, на былые пастбища в Челси. Он стал одним из завсегдатаев в новой квартире Брайана и Аниты на Кортфилд-Гарденз — они закидывались кислотой, слушали музыку, просто тусовались. Жалко было смотреть, как Брайан радовался этому возвращению к атмосфере дома 102 по Эдит-гроув; совершая тяжелейшую ошибку всей своей недолгой жизни, он поощрял Кита ближе познакомиться с Анитой, а Аните внушал, что Кит ей такой же замечательный друг, как и ему.

В июне 1966 года Мик съехал из своего временного обиталища у Лайонела Барта, но, как ни странно, предпочел остаться в Северном Лондоне, а не последовать за Брайаном в Челси, где жили также многие дружественные «Стоунз» сливки общества. За 50 фунтов в неделю он снял квартиру на пятом этаже Харли-хаус, эдвардианского многоквартирника на Мэрилебон-роуд, забитой магистрали, соединяющей вокзалы Кингз-Кросс, Юстон, Мэрилебон и Паддингтон. Через дорогу располагалась Харли-стрит — дорогие частные врачи, стоматологи и клиники; на задах — Риджентс-парк. Мик жил в богатом, но довольно безликом районе, вдали от модного NW4, что лишь подчеркивало, как новый альянс Брайана, Кита и ЛСД пусть и временно, но списал его со счетов.

Предполагалось, что в Харли-хаусе, доме 52, Мик и Крисси поселятся после свадьбы. Но, найдя квартиру, он объявил, что жениться больше не хочет — хочет жить с Крисси просто так. Пожалуй, удивляться тут не приходится: он был молодой человек, еще двадцати трех не исполнилось, и половина девушек Западного полушария готовы были по первому зову помчаться к нему, как мотыльки к лампе дневного света. Крисси эта перемена убила, и о своих чувствах она сообщила Мику в обычной своей манере, то есть не сдерживая бешенства. И однако, будучи типичной куколкой шестидесятых, она смирилась с тем, что от ее мнения ничего не зависит; если она хочет его сохранить — поступит по его слову.

За это ей пришлось дорого расплачиваться. До той поры ее сосуществование с Миком дипломатично скрывалось от родителей студией в Олимпии и девушкой-соседкой. Но открытое сожительство без статуса «миссис Джаггер» большинство британцев, включая Теда и Пегги Шримптон, в 1966 году расценивали как «жизнь во грехе». Отец Крисси так боялся срама, что заявил ей: если она не откажется от своего решения, в букингемширском доме ей больше рады не будут. Она до сих пор хранит материно письмо, не такое бескомпромиссное, но не менее покорное мужской воле: «Папа говорит, нельзя Мику жить женатым и притом не жениться… Он тебя использует… Я бы так хотела взмахнуть волшебной палочкой и все исправить в твоей жизни».

Крисси представится масса времени поразмыслить о развеявшейся мечте переехать в Харли-хаус молодой женой и об изгнании из семейного дома. Мик неделями, а то и месяцами пропадал со «Стоунз», и Крисси была одна.

Поначалу в разлуке он тосковал о ней не меньше, чем она. Фотограф Джеред Мэнковиц вспоминает, что на американских (в основном лишенных секса) гастролях в поддержку «December’s Children» Мик только и говорил о Крисси и о том, как он по ней скучает. Сама она вспоминает, что он звонил ей при любой возможности — в те дни звонки через Атлантику были непростой задачей, — слал телеграммы и писал «сотни» писем. Даже на расстоянии в тысячи миль, говорит она, «он очень пристально меня контролировал, очень заботился, очень берег. Когда он уезжал на гастроли, я каждый вечер ходила в „Скотч“. Он договорился, чтобы в три часа ночи за мной присылали машину и отвозили домой. А как только я возвращалась, звонил и проверял, добралась ли я».

С родителями Мика Крисси никогда особо не дружила; чувствовалось, что они не очень-то горюют о потере такой невестки. Респектабельным Джо и Еве Джаггер текущее положение дел нравилось не больше, чем Шримптонам, но даже Джо лишился последних остатков влияния на поведение сына. Единственным союзником Крисси оставался, похоже, Крис, с которым она ощущала некое сродство, — они были тезки и к тому же младшие отпрыски в семьях звезд. Восемнадцатилетний Крис теперь очень походил на Мика; у него был певческий голос — неплохой, хотя и более традиционный, — однако пользоваться известной фамилией, чтобы пролезть в музыкальный бизнес, он не планировал и развил интересы в сферах писательства и актерства. Братья по-прежнему дружили, как в те времена, когда вместе играли в крикет или лазили по канатам; несмотря на свой взлет, Мик старался поддерживать отношения с Крисом и нередко приглашал его ночевать в Харли-хаус, где за ним полагалось присматривать Крисси.