Алан Бринкли - Джон Фицджеральд Кеннеди

Когда наутро после выборов Кеннеди произносил свою короткую речь в арсенале Хаяннис-Порта, у него дрожали руки. Он чувствовал себя таким измученным, что первую неделю в качестве избранного, но еще не вступившего в должность президента, провел, уединившись в отцовском доме в Палм-Биче. Но даже спустя две недели Кеннеди казался расстроенным и раздраженным. Он признавался, что его уже одолели требованиями. «Этот хочет того, тот — этого. Никому не угодишь», — жаловался он отцу по дороге на площадку для гольфа, однако не нашел сочувствия. «Если работа не по душе, можешь отказаться. Тем более что в округе Кук еще досчитывают голоса», — резко ответил Джо [152].

Отчасти, дурное настроение Кеннеди объяснялось плохим самочувствием, которое он всячески стремился скрыть. Репортерам он сообщил, что «совершенно здоров» и опроверг молву о болезни Аддисона. Его заверения повторила влиятельная New York Times . (Как-то Пьер Сэлинджер, пресс-секретарь Кеннеди, сказал ему: «Ходят слухи, что вы принимаете кортизон». «Да, раньше принимал, но теперь — нет», — слукавил Кеннеди [153].) Конечно, его врачи знали, что он уже много лет не может обойтись без кортизона, но хранили тайну. Почти каждый день он был вынужден подолгу лежать в горячей ванне, чтобы хоть немного ослабить боль в спине. Кеннеди удавалось выглядеть здоровым только благодаря сильным препаратам, которые выписывали ему сразу несколько докторов [154].

Однако постепенно Кеннеди восстановил силы и взялся за формирование новой администрации. Он с самого начала решил обойтись без главы администрации президента — в отличие от Эйзенхауэра и вопреки практике большинства президентов после него. Позже Соренсен писал: «Он не видел необходимости собирать общие собрания, предпочитая встречи с глазу на глаз, когда собеседники высказываются более откровенно и доверительно». Своими помощниками в Белом доме он назначал ровесников, со многими из которых его связывала многолетняя дружба. Здесь были его бостонские друзья и коллеги под общей ироничной кличкой «ирландская мафия»: Кеннет О’Доннел, Лоренс О’Брайан и Дэйв Пауэрс. (В свои 48 лет Пауэрс был самым старшим из советников в Белом Доме.) Ближайший друг Кеннеди, Лем Биллингс, не получил никакого официального назначения, но входил во «внутренний круг» президента и даже имел в Белом доме собственную спальню. Главным помощником Кеннеди оставался Тед Соренсен, автор значительной части его речей, который также курировал вопросы внутренней (а позже внешней) политики. 41-летний Макджордж Банди, ранее бывший деканом в Гарвардском университете, был назначен советником по национальной безопасности и считался в Белом доме главным специалистом по внешней политике. 35-летний Пьер Сэлинджер, журналист из Калифорнии, стал пресс-секретарем президента и занимался связями с общественностью [155].

Если в Белом доме Кеннеди окружали друзья и ровесники, то членами кабинета были назначены опытные, занимавшие высокое общественное положение люди, причем некоторых из них он почти не знал. Государственный секретарь Дин Раск, дипломат с большим стажем, в течение восьми лет служивший помощником госсекретаря, успел зарекомендовать себя способным, хотя и слишком преданным бюрократической процедуре, руководителем в сложной структуре Государственного департамента США. Министр финансов Дуглас Диллон, опытный инвестиционный банкир, республиканец с консервативными взглядами, был заместителем госсекретаря по экономическим вопросам в правительстве Эйзенхауэра. Министр обороны Роберт Макнамара, также член Республиканской партии, почти не имевший опыта участия в военных действиях, но снискавший славу блестящего администратора в компании «Форд Мотор», мог, по мнению Кеннеди, справиться с трудно поддающимся контролю Пентагоном. Остальные министерские портфели получили члены Конгресса, губернаторы штатов и другие политики высокого ранга [156].

Заметное исключение из правил составлял брат и ближайший помощник президента Роберт Кеннеди, которого Джек хотел непременно ввести в администрацию. Позже, в интервью Бену Брэдли для журнала Newsweek , объясняя, почему брат был ему так необходим, Кеннеди так описал его личные качества: «[у Бобби] высокие морально-этические принципы. Он истинный пуританин, бескорыстный и неподкупный. Кроме того, он обладает потрясающей энергией управленца. У нас здесь много парней с идеями. Проблема в том, кто их будет осуществлять, а Бобби — лучший организатор, которого я когда-либо встречал» [157]. Но больше всего, по словам Джека, он нуждался в преданности Бобби.

Всем было ясно, что Бобби может быть подотчетным только президенту. «Никто из членов кабинета не мог иметь в подчиненных брата президента», — подтвердил Дин Ачесон, госсекретарь в правительстве Трумэна. Также невозможно, по собственному признанию Бобби, было включить его в аппарат Белого дома. Его присутствие мешало бы работе остальных сотрудников. Джек высказал предложение сделать его министром юстиции, на что Бобби сначала не согласился, говоря: «Уже к концу этого года все, кому не лень, будут склонять „братьев Кеннеди“ и обвинять президента во всем, что придется сделать в области гражданских прав» [158]. Джек предложил пост министра юстиции губернатору штата Коннектикут Эврахаму Рибикофу и Эдлаю Стивенсону, но оба отказались. Бобби продолжал сопротивляться и, в конце концов, попросил президента отказаться от решения ввести его в состав кабинета. «Я должен был заняться чем-то своим», — сказал он [159]. Не приняв ответа «нет», Джек пожаловался брату, что не знает практически никого в кабинете. «Мне надо быть уверенным, что если возникнут проблемы, кто-то сообщит мне неприкрашенную правду, какой бы она ни была». Самым мощным аргументом Джека в их споре были семейные узы. «Если я могу попросить Дина Раска отказаться от карьеры …, если я могу попросить Боба Макнамару оставить пост главы компании, а ведь я почти не знаю этих людей …, то я уж, конечно, могу надеяться, что мой собственный брат не откажет мне в аналогичной просьбе» [160]. Наконец Бобби согласился.

Назначение встретило значительное противодействие. Преподаватели юридического факультета Университета штата Вирджиния, который закончил Бобби, отнеслись к карьерному продвижению своего выпускника с крайним скептицизмом. Реакция прессы была сдержанной, но только потому, что большинство изданий не хотели набрасываться с критикой на только что избранного президента. Так или иначе, кто-то уже обвинял его в кумовстве, а Бобби — в отсутствии опыта и в безжалостности (упреки в жестокосердии сопровождали его долгие годы). Вспыльчивость Бобби и его неуверенность в себе не внушали к нему симпатии ни у подчиненных в Министерстве юстиции, ни у журналистов. Байрон Уайт, его первый заместитель, набирал на работу энергичных и компетентных сотрудников, но имел сомнения относительно преданности делу и способностей своего шефа, а также, конечно, беспокоился по поводу его молодости. Бобби было тридцать пять, и он никогда не был практикующим юристом. Однако со временем он вполне освоился с работой и завоевал уважение коллег и подчиненных [161].