Дмитрий Горчев - Поиск Предназначения (сборник)

Да взять хотя бы Александра Сергеевича Пушкина (такова уж его судьба – быть нам вечным примером). Он ведь пробыл в деревне вовсе не так уж и долго, но успел за это время написать такую огромную кучу гениальнейших произведений, что потом как всё это продать, влез в конце концов в долги и умер. И жена его, и детишки все умерли, и внуки и правнуки.

И всё это в результате всего нескольких недель деревенской жизни!

А прожил бы он в этой самой деревне хотя бы лет десять?

Он бы, разумеется, понял за эти годы такие вещи про эту жизнь, которые живому человеку понимать просто непозволительно, и закончил бы свою жизнь в дурдоме или же в кабацком угаре, и никогда не стал бы солнцем русской поэзии.

Что возможно было бы и к лучшему: дети тогда не были бы вынуждены учить наизусть стихотворение про мороз и солнце, получать за это двойки и закапывать свой дневник, совершая первое в своей жизни осознанное преступление, после которого уже нет дороги назад.

В деревне на человека проливается столько чистейшей неразбавленной мудрости бытия, что быть при этом ещё и трезвым – это мало кто выдерживает: слишком много мудрости образуется в голове.

И мудрость эта вся такого свойства, что если её кому рассказать на трезвую голову, то совершенно точно начнут вязать полотенцами. А по пьяному делу можно – по пьяному делу вообще всё позволено, так уж оно заведено.

Ночью в деревне пожалуй что страшно.

Вот скрипнуло что-то: дом живёт своей жизнью и неизвестно ещё, нравится ли ему новый хозяин. На чердаке разговаривают домовые: один мужчина, другой женщина. Про меня наверняка и, кажется, не очень одобрительно.

А вот проиграли позывные радиостанции маяк: не слышны в саду даже шорохи. Слышны, ещё как слышны! Кто там, кто? Крот? Медведь? Вот Медведь уже вышибает одним ударом дверь с щеколдой, подвязанной куском проволоки чисто для душевного комфорта. Поднимается на крыльцо, а тут дверь вообще не закрывается – вчера ночью прошел дождь, отсырела. Чем его? Ухватом? Топором? А если пораню? Он же тогда совсем рассердится.

Ну или пусть даже крот.

Один учёный натуралист позапрошлого века однажды взялся рассуждать о том, что бы случилось с нашей жизнью, если бы крот был размером со слона, и пришёл к такому выводу, что это был бы всем пиздец. В силу особенностей своего организма крот обязан жрать непрерывно, иначе помрёт. Он даже во сне всё время куда-то ползёт и всё подряд грызёт: палки, жуков, червяков, картошку, фундаменты, что попадётся – ему всё вкусно. И вот он вдруг стал размером со слона. «Представляете, какой бы это был кошмар!» – восклицал впечатлительный натуралист, сам до смерти перепугавшись придуманного им чудовища.

Да ладно, шут с ним, с этим Медведем. Про людей же лучше вообще не думать.

Но откуда тут радиостанция маяк? Тут вообще нет радио. Ага! «Сегодня, двадцатого августа, Генеральный Секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев отбыл с дружественным визитом в Германскую Демократическую Республику. В аэропорту „Шереметьево“ его провожали члены Политбюро ЦК КПСС товарищи Зайков, Русаков, Пельше, Подгорный, Зимянин, Кадышев…» Понятно: фантомное радио – обычное дело.

Если включить лампочку под потолком – у меня будут единственные светящиеся окна на много-много километров. Все остальные жители (их человек восемь) ложатся спать в десять. А я по городской привычке никак не могу заснуть раньше двух.

Надо выпить водки, вот что.

Да, непременно нужно выпить, а то ебанёшься тут, прислушиваясь.

Вопрос этот почему-то очень сильно беспокоит и даже раздражает многих моих знакомых и не очень знакомых людей. Люди, они вообще не выносят, когда им что-то непонятно – для каждого действия обязательно должна быть легко понимаемая причина.

Вот, например, где-то в украинских степях живёт один программист. Но живёт он там не просто так: будучи необычайно прозорливым, как все программисты (прозорливее их только шахматисты), он тщательнейшим образом подготовился к обрушению мировой экономики, ядерной войне и другим напастям. Он подсчитал, сколько нужно на двадцать лет соли, спичек, туалетной бумаги, мыла и гвоздей, всё это за несколько лет закупил и только тогда переехал в деревню.

С ним всё понятно.

А я зачем?

Я хоть родился в крестьянской семье, но уже в городском роддоме: мать моя была первой из всей семьи, кто вырвался наконец в Город. Туда, где течёт из крана горячая вода, где тёплый сортир и где не нужно каждый день топить печку.

Она поступила в педагогический институт, и дети её, то есть я, через двадцать лет тоже поступил в педагогический институт, и жить бы, казалось бы, да жить, в наше время вообще очень много возможностей для достойной жизни.

Бежать от мирового кризиса? Да нет, тогда, когда я садился в поезд, им даже и не пахло, а пахло наоборот невиданным в нашей вечно голодной стране изобилием. А я, в отличие от того программиста, вовсе не прозорлив.

И не потому что там чистый воздух и натуральные продукты – о своём здоровье я вовсе никак не забочусь, если не сказать хуже.

От людей? Ну, может быть, в какой-то степени – уж слишком их много в городе. Правда дальнейшая жизнь показала, что в деревне людей хотя и много меньше, но зато все они гораздо ближе.

Поэтому я не знаю, что ответить на этот вопрос: мне просто нравится жить в деревне и всё. И хватит об этом.

Все сколько-нибудь работящие мужики уехали из нашей деревни в Белоруссию. До Белоруссии двенадцать километров, и все знают, что страшнее места, чем Белоруссия нет. Ничего там нет: ни оппозиции, ни свободы слова, ни педерастии, ни прогрессивного искусства, ни макдональца, и вообще ничего нет, что бы не нравилось заскорузлому Батьке с фальшивым начёсом на лысине, но всё равно почему-то едут. И едут по одной причине: там в каждой деревне есть такая штука, которая называется «приём излишков сельскохозяйственной продукции».

Вот вы задумайтесь: лично вам нужно куда-нибудь сдавать эти излишки? Или может быть кому-то из ваших знакомых это нужно? Готовы ли вы пожертвовать за возможность сдавать излишки вашей сельскохозяйственной продукции драгоценной возможностью пиздеть всё, что вам придёт в голову? И это при том, что вам никогда, вы слышите, никогда не позволят пройти по центральной улице города Минска в разноцветных колготках.

Всё-таки город от себя никак не отпускает.

Вроде бы и уехал, и попрощался. «Ну, – думаешь, – раньше, чем через месяц я туда ни ногой». Да где там! Всё равно пробьётся этот город с суетливыми своими делами сквозь неработающий телефон: надо! Надо! Срочно!