Салли Смит - Королева

В том же интервью принц Уэльский впервые коснулся еще одной щекотливой темы – статуса его жены после восхождения на трон. Когда в 2005 году он женился на Камилле Паркер-Боулз, придворные советники успокоили преданных поклонников Дианы сообщением, что Камилла согласна довольствоваться титулом “принцессы-консорта”. Однако, наблюдая, как ответственно ведет себя Камилла в роли жены, прежние недоброжелатели, ополчившиеся на нее за годы романа с Чарльзом, постепенно меняли гнев на милость. Чарльз упоминал в узком кругу, что хотел бы видеть жену королевой-консортом, как в свое время Елизавета-старшая при Георге VI. Любой другой статус подразумевал бы мезальянс и неприемлемый “морганатический брак”. “Согласно обычаю и установленным правилам, жена получает тот же ранг, что и муж, – утверждает королевский историк Кеннет Роуз. – По действующим законам, никаких препятствий к появлению королевы Камиллы нет” (80). На прямой вопрос диктора NBC Уильямса, станет ли Камилла королевой, Чарльз ответил: “Поживем – увидим. Все может быть” (81).

Если Чарльз переживет мать, то станет следующим главой страны. Воцарение Карла III (или Георга VII, если он выберет в качестве тронного другое свое имя, с более приятными ассоциациями) сопряжено с рядом вопросов, открывающих дорогу реформаторам-республиканцам. В начале XXI века и лейбористы, и консерваторы рассматривали возможность внести изменения как в Закон о престолонаследии 1701 года, так и в закон о праве первородства, представляющие собой два столпа наследственной монархии.

Закон XVIII века был нужен для того, чтобы обеспечить воцарение монарха-протестанта, исключить католиков из очереди наследования и не допустить браков с католиками. Сторонники изменения данного закона считают его дискриминационным, поскольку ничто не мешает наследнику престола вступить в брак с представителем иудейской, мусульманской или индуистской веры. Кроме того, закон, действующий не первое столетие, нисколько не препятствовал католикам жениться на членах королевской семьи. Так, кузен королевы принц Майкл Кентский отказался от своего эфемерного шанса вступить на престол ради женитьбы на католичке, а жена Питера Филлипса, наоборот, перешла в лоно Англиканской церкви, чтобы не лишать его одиннадцатого места в пресловутой очереди.

Прямой пересмотр Закона о престолонаследии может поставить под удар законность царствования Елизаветы II и остальных представителей династии Ганноверов, которую сделал правящей именно этот законодательный акт. (Сейчас в Германии проживают несколько потомков Стюартов, которые смогут в таком случае претендовать на престол.) Даже положение о католичестве трогать опасно, ведь тогда под вопросом окажется обязательная принадлежность монарха к Англиканской церкви, поскольку одна из главных заповедей католицизма – воспитывать детей в католической вере. Кроме того, дело усложняет Вестминстерский статут 1931 года, согласно которому любые изменения в данном законе должны утвердить, помимо британского парламента, пятнадцать стран Содружества, признающих королеву главой государства.

По праву первородства, основанному на неписаном законе времен Средневековья, фамильный титул и состояние наследует первенец мужского пола. Применительно к монархии это означает, что в линии наследования мужчина получает преимущество перед женщиной независимо от старшинства по возрасту. Поэтому после королевы престол должен занять Чарльз, старший из ее детей. Анну – вторую по старшинству – отодвинули на четвертое место Эндрю и Эдвард, а затем всех троих отодвинули еще дальше сыновья Чарльза.

После женитьбы принца Уильяма вновь начались разговоры о том, что корона должна передаваться старшему ребенку суверена независимо от пола. Несмотря на опасения вызвать одной поправкой целую цепную реакцию конституционных пересмотров, в октябре 2011 года на проводящейся раз в два года конференции глав Содружества в австралийском Перте Дэвид Камерон получил согласие пятнадцати остальных стран уравнять в правах престолонаследия представителей обоих полов. Кроме того, Камерон предложил пересмотреть пункт, запрещающий членам королевской семьи сочетаться браком с католиками.

Королева косвенно поддержала изменения в своей речи на открытии саммита Содружества, призвав пятьдесят четыре страны “искать способы дать женщинам раскрыться в полной мере” (82). Тем не менее официальной позиции она не занимала, поскольку камней преткновения достаточно много, а конституционные вопросы достаточно сложны. “Решать должно правительство, – говорит старший придворный сановник. – Монархия – это великий, древний и прочный институт. Его устои складывались веками. Кроме того, лично королеву это не затрагивает, ей, как и другим ее великим предшественницам, судьба и так дала возможность проявить себя в роли монарха” (83).

Чарльз мало распространяется о своем видении роли монарха в XXI веке, однако некоторые интригующие намеки от него поступают. В 1994 году он заявил, что предпочел бы стать не “защитником англиканской веры”, а просто “защитником веры” (84) – сложно осуществимое желание для короля, который клянется поддерживать Англиканскую церковь как официально признанную государственную религию. Шестнадцать лет спустя Чарльз пошел дальше, сообщив, что “намерен служить защитником природы. Именно этому я и посвящу остаток жизни” (85).

Он избегает рассуждений на тему, что сделает (и сделает ли) для модернизации монархии, обмолвившись лишь, что хотел бы сократить число работающих членов королевской семьи. Предполагают, что Чарльз оставит своей резиденцией Кларенс-Хаус, а Букингемский дворец будет рабочей территорией, где существенно снизится градус официальности. По мнению придворных, принц Уэльский может убрать ряд церемониальных элементов коронации, не затрагивая ее историческую и религиозную составляющую, или дополнить ее второй службой, охватывающей другие культуры и верования. Что касается его выстраданных благотворительных проектов, “конечно, мне бы хотелось передать часть из них своим сыновьям, – сообщил он в 2008 году, – но я не знаю. Все будет зависеть от их собственных интересов” (86).

В 2008 году, когда Чарльзу исполнилось шестьдесят, его биограф Джонатан Димблби записал, что принц хочет стать “активным” королем, имеющим возможность “высказываться по вопросам государственной и международной важности, что в данный момент немыслимо” (87). “Весь его опыт и накопленные знания, – добавлял Димблби, – пропадут втуне, если заковать их в смирительную рубашку ежегодных рождественских обращений и еженедельных аудиенций с премьер-министром”. Всполошившуюся прессу представители Кларенс-Хауса поспешно заверили, что Чарльз “полностью сознает: роль суверена существенно ограничит его право обсуждать близкие сердцу проблемы” (88).