Начало гражданской войны.

Во всяком: случае, на Волге из приходящих газет, а также по слухам чувствовалось, что именно в Сибири растет нечто здоровое и надёжное. Отношения между самарским и этими правительствами были не особенно дружные; центры деятельности были отдалены и между областями чуть ли не была таможенная граница (в Челябинске).

Однако к концу лета стало ясным, что несколько правительств существовать рядом не могут, тем более, что Владивосток являлся единственной для всех базой питания, и потому надо было искать какого-нибудь начала для сближения и общей работы. Это совпало с очищением от красных всей сибирской линии до Тихого океана включительно. После долгих переговоров решено было созвать совещание в Уфе. Конструкция его сейчас у меня ускользает, но, насколько помню, на нем участвовали представители всех почти правительств как казачьих, так и других, представители политических партий и национальностей, члены профессиональных союзов, учредиловцы, промышленники и союз землевладельцев. В итоге была выбрана директория из 5 членов и столько же к ней заместителей. Это были: ген. Алексеев, Чайковский, Астров, Авксентьев, Вологодский и кандидаты: ген. Болдырев, Виноградов, Аргунов, Зензинов, проф. Сапожников. Директория должна была осуществить верховную власть во всей освобожденной области. К исполнению должности вступили: проф. Виноградов (кадет, член III и IV Дум), Авксентьев (эсер, бывший министр внутренних дел при Керенском), Зензинов и Аргунов (оба эсеры), ген. Болдырев. Последний принял звание главнокомандующего всеми вооруженными силами, взяв к себе начальником штаба ген. Розанова. Резиденцией сперва намечался Екатеринбург, однако, неудачи на фронте и отход народной армии принудили переехать в Омск, хотя это и не соответствовало желанию директории.

22 октября эшелон флотилии, в котором я находился прибыл в Омск. Путь от Челябинска до Омска был пройден нами в течение 2 1/ 2- суток, т.-е. в 5 раз быстрее предыдущего равного с ним расстояния. Железнодорожный путь оказался свободным, и у всех отлегло на сердце. Казалось, что первая трудная часть пройдена, что мы вступили во второй фазис, и окрепшей Сибири суждено стать источником возрождения родины. Как ни тяжело теперь вспоминать все прожитое и пройденное за эти 2 года, тем не менее сибирский период, казалось, давал такие определенные надежды на восстановление нормальной, человеческой жизни в России, что и сейчас вспоминаешь с теплым чувством это время.

Омск видом войсковых частей производил хорошее впечатление. Можно было видеть везде по улицам города марширующих солдат, которые выправкой и молодцеватым своим видом говорили о дисциплине и возрождении боевой силы, без которой явно в это время Россия возродиться не могла. Это, впрочем, относится и к другим городам, как, например, Челябинску, Кургану, Петропавловску, где везде шло интенсивное обучение. По данным штаба сибирской армии, к тому времени под ружьем насчитывалось 105 тысяч солдат и около 5 тысяч офицеров. Эта армия формировалась в течение лета 1918 года в Западной Сибири, имея первоначально (до Омска) штаб формирования в Новониколаевске, состояла из двух призывных возрастов и была, в полном смысле этого слова, на высоте. По освобождении своего края, в следующий период, она перешла в наступление и к Рождеству заняла Пермь, где взяла в плен более 30.000 тысяч человек и огромную военную добычу на заводах. В марте месяце, при общем наступлении, она продвинулась вперед, достигнув в конечном итоге города Глазова Вятской губернии, и только уже после постигших неудач всей восточной армии стала отходить назад.

Организация сибирской армии была построена на иных основаниях, чем народной, и в значительной степени более походила на регулярную. Сибирская армия была очень хороша, пока она состояла из одних лишь молодых возрастов, не бывших раньше на призыве, и ее успехи под Пермью сказочны. Но тогда уже вопрос о необходимости пополнять ее, в виду предстоящих задач, начал беспокоить правительство, и ясно вырисовывалась опасность, что пополнение новыми контингентами из лиц более старших возрастов, принимавших участие в германской войне, переживших керенщину и потому в большей своей массе деморализованных, может испортить дело.

Для смягчения этого, молодым сибирским генералом Пепеляевым, героем взятия Перми, был поднят вопрос о призыве сперва сибирской интеллигенции для составления из нее известной основы, которую можно было бы, в ближайшем будущем, пополнить мобилизованными солдатами. Вопрос этот возник при участии общественных кругов. Он был обсужден всеми политическими группами, имевшимися в то время в Омске, после чего был внесен в совет министров, где и прошел. Однако этот план в жизнь не претворился вследствие опоздания прибытия обмундирования от союзников, а также получения сведений о намерении красных перейти в наступление. Последнее же обстоятельство было весьма серьезно, ибо в гражданской войне инициатива играет, несомненно, роль гораздо более серьезную, чем в обыкновенной, что и следовало учитывать, даже при сознании, что своя армия к этому неготова.

Поход, как известно, начат был блестяще. Армия, пройдя более 400 верст в течение месяца, находилась в 60 верстах от Самары, и только весенний разлив заставил ее остановиться. Последнее обстоятельство ее и погубило, ибо красным удалось, сделав отчаянное усилие, собрать ударные части со всей России, прорвать фронт к северо-западу от Оренбурга и, вырвав инициативу, остановить дальнейшее наступление всей огромной армии, насчитывавшей несколько сот тысяч человек.

Жизнь в Омске к моменту моего туда приезда была недорога; продукты были в изобилии. (Цены, примерно, стояли такие: пшеничный хлеб менее рубля за фунт, масло З 1/ 2— 4 рубля за фунт, обед в ресторанах с неограниченным количеством хлеба 4–5 рублей.) Зато с квартирами было более чем трудно. Город, вмещавший в мирное время немного более 100 тысяч жителей, должен был принять беженцев количеством превышающим 500 тысяч, и потому буквально нельзя было найти себе места. Даже сама директория, как и иностранные миссии, помещалась в вагонах. Мне пришлось поселиться в вагоне адмирала Колчака, только что приехавшего с Востока.

После переезда директории в Омск, что произошло, как я говорил, в десятых числах октября, отношения ее к сибирскому правительству создались довольно странные и были мало урегулированы; все время чувствовалось, что роль директории — какая-то вымученная, неестественная. Авторитета власти у нее не было, деловитости тоже. Искать объяснения этого надо в искусственном ее создании, вынужденном компромиссе. Надо отметить, что сибирские представители на уфимском совещании порывались неоднократно уехать, предвидя, что реальных и полезных результатов достигнуто не будет. Слишком разно представляли себе разрешение вопросов деловые сибиряки и искушенные в программах члены Учредительного Собрания. Даже главнокомандующий генерал Болдырев и его штаб не чувствовали себя хозяевами в своем деле. Одним словом, вся обстановка сложилась неблагоприятно, и в скором времени в поисках выхода из создавшегося положения, а именно в 25 числах октября, был поднят вопрос о реорганизации правительства.