Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Но я всё же написал комментарии томам к восьми, остальное в голове, и если даже издание не состоится, а так оно скорее всего и будет, комментарии мои всё же останутся, и меньше за мной останется вранья и отсебятины. Кстати, статью твою Роман [Солнцев. — Сост.] сдал в шестой номер «Дня и ночи», журнал вроде бы на выходе. Статью я прочёл и понял, что это ещё не всё, и прошу тебя подождать с продолжением, роман неловко сокращён и печатан не по последнему варианту. Кто тут виноват, сейчас уже разбираться не стоит, но моя вина главная. Роман будет печататься в четырнадцатом номере "Роман-газеты" и выйдет в издательстве «Вече», как обещают, ко Дню Победы. А первую книгу вместе со старыми повестями напечатало, и довольно симпатично, это же издательство. Словом, наступил март, а у меня только-только посветлело, и я хочу отдохнуть и разгрести почту, а то уж пробовал в обморок падать, да в неловком месте, на кухне, по пути задев повреждённой стороной лица и головой все предметы, начиная с плиты и кончая раковиной. Лицу и башке не привыкать к биению, а колено вот болит до се.

У нас, как и в прошлые три года, сияет февральско-мартовское солнце, теплынь, и это значит, что в мае будет снег и холод.

А в остальном жизнь, как и везде — смутно, неуютно, грядёт вспышка фашизма, который тлел в загнете русской печи, и мы его, всякий в меру своих сил, сохраняли, а когда и раздували, то шаля и заигрывая с так называемыми Родными подельниками, то молча и равнодушно глазели на него, а кто и грелся от угольков-то.

Наверное, всё-таки мы сами виноваты во всех наших бедах и злоключениях, нам и гореть в фашистском кострище, если всё же не опомнимся и не начнем с ним не то чтобы бороться (где уж нам уж), а хотя бы противостоять соблазну пополнять его озверевающие стаи.

Посылаю тебе заметку из «Обшей газеты» Егора Яковлева, газеты антирусской, настроенной против всего, что «за нас», и в поддержку всего, вплоть до Дудаева, что готово погубить нас, умыть кровью. Скажи им, что они заодно с русским фашизмом, обидятся ведь и начнут тыкать пальцем в полосы, где порой явно, но больше чуть скрытно торжествует «свобода слова» прохановского понимания и толка.

Умер ещё один мой родственник, муж сестры Кати, мужик под два метра роста, сознательную свою жизнь проработавший в доке грузчиком и сгнивший от небрежно сделанной операции грыжи. Отравились зельем и повымерли мужики вокруг моей избы в Овсянке, в том числе и румяный, косолапый и здоровенный мужик Миша Еремеев, одни Сёмка и Витька Юшковы живут, бьют — один бабу свою, другой — старуху мать, их и отрава уже не берёт, а Сёмку и тюрьма уже не страшит, та же битая и резаная им не раз баба и выкупает его из тюрьмы.

Письмо мамы твоей я относил Марье Семёновне в больницу, она когда очухается, думаю, напишет или уже написала ответ. А пока сидит или лежит и приводит в порядок альбомы, письма и документы своих и моих родственников, бередит и без того надсаженное сердце. Да что ж делать. Я уже видел в свалках, под берегом Енисея, деревенские «дела» и картинки, да и она видела всякое, вот и не может оставлять родных людей без призору.

Бог и за это пособит ей, поддержит так стремительно убегающую жизнь, нужную и нам, живым, да вот и мёртвым необходимую.

Крепко и преданно обнимаю. Виктор Петрович

14 марта 1995 г.

Красноярск

Открытое письмо

Главе администрации Красноярского края В. М. Зубову от писателя, инвалида Отечественной войны, почётного гражданина города Красноярска В. П. Астафьева

В период перестройки, которая кому-то нравится, а кому-то нет, с приходом бесцензурного времени началось стремительное движение печатного слова. Вместо трёх, а где и двух газет — партийной и комсомольской — начали выходить в краях и областях десятки новых изданий, среди которых были и шумные, пустые и даже визгливые газеты, но устояли и те, что выходят десятки лет, соблюдая высокий журналистский профессионализм, деловитость и стремление помочь стране и народу в тревожное для них время.

Тогда же вот и возникла «Красноярская газета», поименовавшая себя «народной», с претензией говорить только «правду», «открывать ему глаза» на творящееся вокруг, на безобразия. Но «правду» открывать взялась вся послушная и благоверная советская журналистика. Этим, скоро стало видно, никого не удивить, и «народная» газета, ожидавшая, что её расхватают и будут читать народные массы, успеха у народа не снискала, более трёх-четырёх тысяч подписчиков на год не наскребла (для сравнения: старейшая газета края «Красноярский рабочий» имеет подписчиков за 150 тысяч).

Есть выход, давно известный журналистам, — улучшать своё издание, культуру его и собирать под свою крышу читателя достойным трудом, качественной работой.

Но для этого одного норова мало, нужно иметь талант и хотя бы элементарное понятие об этике и ценности печатного слова.

«Красноярская газета» предпочла иной путь, ныне распространённый: брать и завоёвывать читателя не культурой, а горлом — громче всех орать, доходя до митинговщины и оскорблений тех, кто не с ними, спекулируя на сложностях времени и тяжёлом положении в стране, заниматься политиканством самого низкого пошиба, всеми силами, злыми силами, помогая дестабилизации в обществе.

Газета, издающаяся на уровне боевого листка какого-нибудь зачуханного армейского дисбата, объявляет себя единственной в крае, которая пишет и проповедует правду, разоблачает врагов, а во враги её попали уже все более или менее достойные люди края и города Красноярска. И всё это происходило и происходит оттого, что газету начал и до сих пор возглавляет Олег Пащенко, человек духовно недоразвитый в смысле профессии, но честолюбивый, жаждуший власти и славы, которых пером ему не добыть, а только интригами, наглостью и нахрапом.

В своё время я доверился этому человеку и он получил от меня всё, что ему нужно, — предисловие к первой книге, об издании которой хлопотал, дал ему рекомендацию в Союз писателей и снова хлопотал — о принятии его в эту организацию, ибо по его книжке «Родичи», очень слабой и невнятной, его в Союз не приняли бы. Всё это делалось для становления человека и литератора, который бросил пить, обзавёлся семьёй, проявлял себя активным организатором всяческих творческих встреч и мероприятий.

Но авансы, выданные Пащенко, ввергли его в ещё большую гордыню, возбудили в нём глубоко скрытое честолюбие, надменность, горлохватство.

Получив в своё распоряжение газету, Пащенко развернулся и проявил полной мерой все свои, до благодатного времени тщательно скрываемые качества. Ставши в газете этаким провинциальным наполеончиком, он и кадры подобрал по себе, у него работают не журналисты (те ему ни к чему), а бойцы «за правое дело» собрались вокруг него. Попробовавшие работать в «Красноярской газете» стоящие писатели и журналисты скоро были вынуждены покинуть это воинственное и низкопробное издание. Осталось то, что нужно редактору, — графоманы и неудачники от литературы и журналистики, мстящие всем за свою бесталанность и нравственное одичание, во всём потакая редактору, поддакивая ему — иначе оскорбит и выгонит. Коллектив, точнее, шайка оголтелых писак позволила Пащенко превратиться в культик, хвалящий себя, своих родных и близких на страницах собственной газеты, где он даже юбилей своей статьи отметит перепечаткой с собственным предисловием к ней, назвавши это творение гениальным.