Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Ну и тешься ты, возноси себя до небес в газете, которую путные люди не читают и не выписывают, читатели тут достойны своего издателя — развенчанные партократы, вохровцы из сталинских лагерей и одичавшая военная элита, жаждущая возврата к тоталитарным временам, тоскующая по Сталину и «смело», когда всё и вся дозволено, изобличающая демократию и в особенности интеллигенцию.

Пропивший свою юность и молодость, редактор Пащенко, покрутившийся возле интеллигенции, но по недоразвитости своей не постигший, что это такое, патологически ненавидит людей образованных и тех, кто талантливей его, а талантливей его все вокруг. От ненависти он бросается с лаем на своих товарищей по Союзу писателей, словами, достойными лагерного тюремного жаргона, срамит всех, кто работает и ведёт себя достойно в литературе.

Дело кончилось тем, что красноярские писатели с позором выдворили его из своей организации, но он, написавший худосочную книжонку и много газетной пакости, не устаёт спекулировать званием писателя и потрясает членским билетом.

Оболганные и оскорблённые «Красноярской газетой» писатели и журналисты не связываются с Пащенко, но он это считает трусостью, пишет всё более агрессивные пасквили, угрожает то с экрана, то со страниц творческим людям: «Вот наши к власти придут — польётся кровушка, мы всех запомним кто не с нами».

Получив поддержку профашистских изданий, прежде всего прохановского помойного листка под названием «Завтра», и деньги от компартии и ВПК на поддержку своего грязного издания. Пащенко совсем взорлил, и ныне «Красноярская газета», даже не подбирая слов и выражений, кроет почём зря всех, кто ей не нравится, проповедуя насилие, обещает близкий переворот и перемену власти, и тогда «мы дадим». Сам Пащенко, возлюбив по завету своего высокопоставленного патрона и финансового благодетеля Петра Романова слово «оппозиция», прикрываясь им да ещё словом «русские патриоты», выступает в качестве защитника и спасителя русского народа, проповедуя при этом ненависть и примкнув к фашистам, которые, увы, свили своё гнездо не где-нибудь на свалке, а в Красноярском университете.

«Добродетели» однажды прислали мне университетскую газету с отчетом о сборище красноярских чернорубашечников, снявшихся на память, смотрю — сбоку к ним Пащенко прилепился. Это любимая позиция всякого ничтожества — липнуть к тому, кто сей момент кажется сильнее и от кого можно чего-нибудь получить или высосать.

Благодушие и терпение нашей администрации, творческой и культурной общественности, этакое снисходительное пренебрежение и терпимость к оголтелому, воинствующему газетному хамству, переросшему в проповедь насилия и фашизма, уже давно вызывают недоумение творческой интеллигенции и ещё не совсем одичавшей общественности — доколе могут они, вместе с ними и губернатор, и представитель президента потакать разнузданности черносотенной «Красноярской газеты», которая плюёт им. и всем, и кто там дальше, в лицо. Ведь есть же конституция Российской Федерации, а в ней четвёртая статья, которая гласит: «Не допускается использование средств массовой информации... для призыва к захвату власти, насильственному изменению конституционного строя и целостности государства, разжигания национальной, классовой, социальной, религиозной нетерпимости или розни, для пропаганды войны».

«Красноярская газета», попирающая законы своего государства, оплёвывающая всякую мораль и человеческое достоинство, унижающая звание журналиста, поганящая родное слово, должна быть призвана к порядку и соблюдению хотя бы каких-то этических норм, существующих в цивилизованном обществе.

Я предлагаю администрации края создать комиссию из культурной и творческой общественности, внимательнейшим образом ознакомиться с продукцией «Красноярской газеты» и передать заключение в краевую прокуратуру. От писательской организации предлагаю ввести в комиссию Николая Волокитина и Аиду Фёдорову. От Союза журналистов — Василия Нелюбина, от культурных заведений — директора краевого краеведческого музея В. М. Ярошевскую. Остальных членов комиссии — на усмотрение администрации.

Виктор Астафьев

26 марта 1995 г.

Красноярск

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Жизнь наша идёт не колесом, тем более не «красным». Попеременке болеем — я от усталости, Марья Семёновна от изношенности. Отдохнуть не удаётся, у меня уже рукава пооторвали с этим несчастным «праздником» Победы...

Мне и сказать-то нечего, выговорился в книгах, особенно в последней повести, но требуют «победных» выкриков и надежд на будущее. А где это всё взять? Но коли у меня нет оптимистического материала за душой, его додумывают и дописывают за меня.

Трудно было мне управиться с «затесями». пока помогала Марья Семёновна — ничего, а вот снова у неё приступ и я всё доделываю один и по тому, как исклеил всё, вымазавшись до бровей в клее, разделив старое вступление надвое, ты увидишь, какой из меня канцелярист.

Несколько «затесей» я так и не нашёл, но, может, наткнусь где — дошлю. Очень бы мне хотелось, чтоб «Вече» или «Дон» издали том «затесей». Когда они будут в куче, мне будет легче к ним пристраиваться с новыми «затесями», как-то их систематизировать и привести в порядок при жизни. Без меня они позатеряются, ибо печатаются разбросанно и, в основном, в провинции. Сегодня воскресенье, завтра Поля отнесёт бандероль на почту и это письмо. Погода наступала солнечная, весенняя, началась первая водотечь, а на сердце отчего-то муторно и тяжко. Скорее бы в деревню, но наши яркие «новости» застают и в деревне, и в тайге даже.

Поля у нас сделалась хорошая помощница бабе, а тот оболтус каким был, таким и остался — грубым, наглым захребетником. Пожалел я бабушку, вытащил из казармы, а надо было ещё подержать его там с полгодика хотя бы. Впрочем, таким ублюдкам и бесстыжим рожам всё нипочём. Коли ума не дано природой, никакой мерой его не добавить.

Ну, прости, ради бога! У тебя и своих забот и неприятностей хватает. Кланяюсь, обнимаю, целую. Виктор Петрович

5 апреля 1995 г.

Красноярск

(М.С.Литвякову)

Дорогой Миша!

Ну, ты даешь! Сколько времени от тебя ни звуку, ни грюку. Однако, ты меня и ко дню Победы ненаряженным оставишь, а? Не знаю, звонил ли тебе парень с радио, он тут вытянул из меня беседу для «Петербурга-радио», и я просил его позвонить тебе, чтобы ты хоть почтой выслал мне наградные колодки к празднику. Сегодня уже 5 апреля, так может, еще успеешь? Ну не успеешь, так и хрен с ними. Я всё равно никуда не пойду справлять этот патриотический шабаш, то есть плясать, клацая протезами, на горькой памяти и косточках убиенных на войне.

Мы живём с переменным успехом, то я болею, то Марья Семёновна. Я тут сделал повесть о судьбе инвалида войны, идёт в четвёртом номере «Знамени», и растратил остатки сил и здоровья на неё [ речь о повести «Так хочется жить». — Сост. ] . А сейчас жду с нетерпением, когда можно будет уехать в деревню и заняться огородом. Очень надо отдохнуть и набраться сил для третьей книги романа.