Виктор Захарченко - Из истории Кубанского казачьего хора: материалы и очерки

«Плаче Кубанских Казаков».

И лишь к осени 1916 года, когда полк, в составе 5–й Кавказской казачьей дивизии (Закаспийская казачья бригада, с включением в нее 3–го Екатеринодарского и 3–го Линейного полков, были переименованы в 5–ю Кавказскую дивизию), абсолютно издерганный и надорванный, был вновь переброшен на продолжительный отдых в район крепости Карса — здесь впервые появилась эта песнь, уже переложенная на трогательную музыку и с восторгом подхваченная не только в сотнях нашего полка, но и в полках всей дивизии, так как глубокий смысл этой песни одинаково затронул изболевшуюся и надорванную душу каждого казака, перенесшего нечеловеческие лишения на голодном Турецком фронте и послужившую темою для автора в его

«Плаче».

Однородность невзгод Турецкого фронта, на котором из 11 первоочередных полков Кубанского Казачьего Войска участвовало девять (1–й Кавказский, 1–й Таманский, 1–й Лабинский, 1–й Черноморский, 1–й Полтавский, 1–й Уманский, 1–й Запорожский, 1–й Кубанский и 1–й Хоперский), на котором участвовали все три бригады непоколебимых в боях наших исторически прославленных кубанских пластунов, почти все Кубанские батареи, плюс несколько третьеочередных полков и отдельных сотен, а впоследствии и вновь сформированная 4–я Сводно — Кубанская дивизии (Екатеринославский, Ставропольский, Адагумский и Ейский полки), оперировавшая в Персии — т. е. где участвовало почти все строевое Кубанское казачество, весь «цвет» и боевая мощь Войска, и с которыми 1–й Кавказский полк в своих боевых мытарствах имел близкое общение — поэтому становится вполне понятным, что эту трогательную «песнь — молитву» одинаково святостно восприняли все полки, батальоны и батареи Войска, словно песнь эта была написана исключительно о каждом из них в отдельности, отобразив именно их душу, их плач…

Далеко — далеко еще до мысли о ней как о гимне, во всех Кубанских войсковых частях — будь то казаки, поющие, как всегда, в широком кругу, иль г. г. офицеры в своем собрании — всегда они, родные и верные Кубани кубанцы, при словах последнего двустишия — снимали папахи и, продолжая петь:

кланялись ей полупоклоном торжественно и умиленно…

Этот штрих был весьма характерен для определения чувств кубанского казака

к «Ней»,

к Кубани,

к КУБАНСКОМУ КАЗАЧЬЕМУ ВОЙСКУ.

Глубокий смысл и неподдельное душевное переживание кубанского казака во время войны, выразившееся в этой песне в восхвалении своей родины Кубани, выразившееся в словах, что она ему «Родная», что она его «Вековой богатырь», что она для него «Многоводная и раздольная» и настолько «многоводная», что в своем стихийном порыве «многоводная», она «Разлилась и вдаль и вширь…», то есть залила все, все затопила своею мощью…

Вспоминая о ней — «Из далекой Турецкой стороны», он «Ее» и там — «вспоминаючи» в этой полуденной (южной) стороне «Ей» — «Бьет челом» как самый — «Верный сын» и что — он о ней «Песни поет» восхваляючи: «И станицы вольныя» и — «Родной отцовский дом». А перед «Смертным боем» он поет как «О матери родной», и что он за «Нее», за «Ея» «Славу старую» — готов и — «Жизнь свою ли не отдать»…

А под конец, пересилив все невзгоды и предвкушая сладость возвращения домой, — он коленопреклоненно, от себя и своего боевого Знамени — кланяется «Ей» — «До самой сырой земли»…

Здесь налицо все наилучшие и благородные порывы души воина-

казака. Здесь все так ярко и выпукло: и любовь, и богатство края, и мощь «Войска», и верность ему (Войску), и дом родной, и станица вольная, и бесконечная тоска по родине, и сознание старой «Войсковой» славы, и боязнь ее уронить, эту славу, и готовность умереть ради сохранения этой «дедовской» славы, и наконец, сыновья преданность, выражавшаяся в глубоком земном молитвенно — трогательном поклоне «ЕЙ», своей далекой родной «КУБАНИ», своему

«КУБАНСКОМУ КАЗАЧЬЕМУ ВОЙСКУ»…

Большей и разнообразной глубины чувств к своей Родине, как проявлено здесь, найти трудно. Вот почему в год падения Императорской России, когда Царский гимн не мог быть выявлен в жизни и не мог всколыхнуть сердца казаков в их стремлении уберечь свой край от развивавшейся общерусской анархии — эта песнь — молитва священника 1–го Кавказского полка отца Константина Образцова так остро задела душу кубанского казачества, что была абсолютно всеми — фронтовиками и «дедами», штатскими и военными, рядовыми казаками и офицерами, казаками и иногородними и даже нашими гордыми и благородными соседями черкесами — в период тяжких испытаний и борьбы, кровавой борьбы

«ЗА СВОЙ ПОРОГ И УГОЛ»…

на перелом насильственного изжития казачества, в годы его физического уничтожения коммунистическою властью, когда фактически самою жизнью, кровавою смутою, сам собою поднялся вопрос

«БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ КАЗАЧЕСТВУ»

эта Войсковая песнь — молитва была всем населением Кубанского края воспринята как

ВОЙСКОВОЙ ГИМН

КУБАНСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА,

с которым кубанское казачество воевало и… умирало…

Глубокоуважаемый Господин Полковник!

Прекрасную Вашу книгу — «История Войскового Гимна Кубанского Казачьего Войска», да еще, с глубоко меня тронувшею надписью, получил. Прочел ее с громадным наслаждением. В ней так четко и красиво, тепло и любовно обрисовали Вы образ автора гимна, отца Константина Образцева и так прекрасно его истолковали.

Много казачьей мудрости в Вашем благородном гимне, полном любви к Родине.

Так хорошо, что Вы его издали и растолковали. Он стал от Ваших любовно теплых, от сердца идущих слов, еще лучше, понятнее и глубже.

Искренне уважающий и благодарный

П. КРАСНОВ.

23 марта 1930 г. № 176.

Santeny.

Офицеры 1–го Кавказского полка на отдыхе полка под Карсом, в день Войскового праздника 5 октября ст. ст. 1916 г.

Стоят справа налево:

1. Хорунжий Козьмин, казак ст. Темижбекской.

2. Сотник Щербаков, проживал в Югославии.

3. Ком. 3–й сотни войсковой старшина Г. К. Маневский.

4. Подъесаул П. И. Бабаев (сын), казак ст. Усть — Лабинской. В чине есаула, выдан красным в 1945 г. с генералом Красновым.

5. Хорунжий Катасонов, из учителей, казак ст. Ново — Покровской. Убит в бою против «зеленых» под Туапсе в 1919 году.