Сергей Кремлев - Мифы о 1945 годе

Публичные же действия Японии после советского заявления о денонсации Пакта от 13 апреля 1941 года иначе как «благоразумием на лестнице» (по аналогии с «остроумием на лестнице») назвать сложно. 7 апреля 1945 года газета «Майнити Симбун» утверждала: «Япония поддерживает отношения с Советским Союзом на базе всепроникающей честности».

Не более и не менее.

«Всепроникающе честной» Японии имело смысл предложить союзникам мир сразу же после капитуляции Рейха на условиях посредничества СССР и при готовности без переговоров передать СССР как минимум Южный Сахалин и Курилы. Однако Япония десятилетиями вела себя по отношению к СССР безрассудно, а когда оказалась перед фактом близкой войны с СССР, повела себя настолько несолидно, что и смех и грех.

Фактически японцы растерялись так, что начали «терять лицо». Впрочем, пусть читатель судит сам.

Вот конкретный пример…

Поскольку американцы интенсивно бомбили Токио, иностранные дипломаты были эвакуированы в курортный городок Хаконэ. 3 июня 1945 года в гостиницу к советскому послу Якову Малику пришёл его знакомый, бывший советник японского посольства в Москве Камэяма. И вроде бы невзначай сообщил, что рядом с Маликом поселился Коки Хирота, дом которого в Токио «тоже сгорел».

67-летний Хирота считался в Японии специалистом по русским делам, в 1930–1932 годах был послом в Москве. Бывал он и министром иностранных дел, и премьер-министром, и вот теперь рассматривался как возможная замена московского посла Сато.

Камэяма намекнул Малику, что по японскому, мол, обычаю, человек, поселившийся на новом месте, должен нанести визиты трём ближайшим соседям – напротив, направо и налево. И поэтому, мол, Хирота хотел бы нанести визит Малику. По соседству, так сказать.

Всё это, как и «случайное» соседство Хироты с Маликом, было, конечно, шито белыми нитками. Поэтому Малик отговорился тем, что уже по русскому обычаю гостя надо угощать водкой, а её-де в отеле нет.

Казалось бы, здесь тоже всё было ясно. Тем не менее, через полчаса Хирота заявился к Малику гостем непрошеным. И начал – за неимением водки – лить воду и слёзы, заявляя, что Япония ведёт-де великую войну против англосаксов «за освобождение и независимость Азии» и что проблема безопасности Азии может быть решена «только Советским Союзом, Китаем и Японией как основными странами Азии».

Всё тут говорилось верно, Сталин толковал о том же Мацуоке в апреле 1941 года, но в июне 1945 года в устах одного из апологетов японского экстремизма и антисоветизма подобный призыв к «единению» был, конечно, пустопорожней болтовнёй.

39-летний Малик это прекрасно понимал и докладывал в Москву:

Для Малика это был не первый подобный разговор. Обхаживать его японцы начали уже в феврале 1945 года, когда 15 февраля к советскому послу наведался другой его «старый знакомый» – японский генеральный консул в Харбине, бывший советник японского посольства в Москве Миякава.

Миякава вёл речи о том, что, мол, «в развитии войны сейчас настал такой момент, когда кто-либо из наиболее выдающихся международных деятелей, пользующийся достаточным престижем, авторитетом и располагающий необходимой силой для убедительности, должен выступить в роли миротворца, потребовать от всех стран прекратить войну».

Миякава «не скрывал», что видит в этой роли лишь «маршала Сталина», и пояснял: «Если бы он сделал такое предложение, то Гитлер прекратил бы войну, а Рузвельт с Черчиллем не осмелились бы возражать против подобного предложения Сталина».

Ну что тут скажешь?

Не Миякава, а Лисица из басни Ивана Андреича Крылова.

Однако ни Малик, ни тем более Сталин на роль Вороны не подходили.

Между прочим, когда Малик заметил, что недоразумения в истории японо-советских отношений происходили отнюдь не по нашей вине, Миякава настороженно спросил: «Вы так думаете?»

Малик ответил, что уверен в этом.

Миякава промолчал.

4 марта 1945 года к Малику приходил представитель рыбопромышленной компании «Ничиро» Танакамару и тоже рекомендовал Сталину стать чем-то вроде Нептуна из «Энеиды» Вергилия, который грозил непокорным ветрам: «Quos ego!» («Я вас!»).

Очень уж, похоже, хотелось господину Танакамару продолжать ловить рыбку в пределах прибрежных советских вод в соответствии с неравноправными рыболовными конвенциями. К слову, Танакамару приходил мозолить глаза Малику ещё раз – 20 июня 1945 года, когда нахально заявил, что Япония хотела бы получить у СССР боевые самолёты, которые уже «излишни для Советского Союза».

20 апреля 1945 года начались официальные зондажи, и уже сам министр иностранных дел Того говорил советскому послу:

Японцы очень хотели, чтобы инициатива исходила не от них, а от СССР. Они уже напропалую «теряли лицо», а при этом упорно цеплялись за иллюзию, что ещё сохраняют его. Так, во время беседы 20 апреля 1945 года с Маликом Того высказал не официальное, а всего лишь «личное желание, исходящее из его личных чувств», увидеться с Молотовым, если тот, мол, будет возвращаться с конференции в Сан-Франциско через Сибирь.

При этом Того, как сообщал Малик, завёл речь о желательности такой встречи уже в самом конце беседы – стоя, «путано и с многочисленными оговорками и паузами, буквально выдавливая из себя слова».

Теряющий себя жалок.

Но вдвойне жалок тот, кто боится признаться даже себе, что потеряно уже всё, и честь – в придачу.

Японцы не хотели принимать официальную инициативу на себя, и 3 июня 1945 года к официальному советскому представителю Малику пришёл, как нам уже известно, новый «неофициальный» японский представитель – Хирота. И тоже рассказывал, что общественность Японии стоит-де за дружественные отношения с СССР.

Малик вежливо кивал головой. А что ему ещё оставалось делать?

Вернёмся немного назад…

22 апреля 1945 года министр иностранных дел Японии Того заявил Ставке, что если Японии удастся одержать победу в развернувшемся сражении на острове Окинава, то «СССР убедится в том, что Япония всё ещё обладает значительной военной мощью». И это, мол, побудит Россию искать дипломатические, а не военные пути решения конфликта.