Тыл — фронту

А школу мы провели. Собрали всех работников технического контроля цеха, пришел и начальник ОТК завода. Я рассказала, как мы работаем, ответила на все вопросы и продемонстрировала нашу методику контроля.

Однажды Вася Шакула с участка клапанов с возмущением рассказал, что нашелся какой-то пакостник — ворует хлеб у товарищей. И пообещал: «Поймаем — отлупим!» Договорились, что выследить надо, а «лупить» — это не по-комсомольски.

Через несколько дней ко мне подвели парнишку лет шестнадцати. Щеки его пылали неестественным румянцем. Серые глаза лихорадочно блестели. Ясно — больной. Спросила в упор: «Ты почему воруешь хлеб у ребят?» В глазах сначала появился испуг, потом беспомощность и какая-то просительная жалость. Произнес: «Я больной. Доктор сказал, что надо хорошо питаться, а то умру… Туберкулез у меня. А мастер талонов не дает. Я норму не выполняю — сил не хватает…»

Оказалось, что Игорь (так звали парнишку) хотел удрать на фронт, когда его с родителями эвакуировали. На вокзалах вылавливали таких «фронтовиков». Про родителей он ничего не сказал, и его направили на Кировский завод в Челябинск. Жаль стало мальчишку. А как помочь? Адреса родителей не знает, найдутся ли они еще. Пошли за советом к парторгу. Йорш договорился, что мастер станет давать Игорю талоны на дополнительное питание. А через несколько дней Йорш подал мне направление в больницу: «Пусть подлечится парнишка».

В то трудное время люди были измучены тяжелой работой, плохим питанием, трагическими вестями о гибели родных на фронте, но в них были сконцентрированы высочайший дух товарищества, солидарности, взаимной поддержки. Без этого бы не прожили. Когда у меня украли хлебную карточку, друзья тайком подкладывали мне под стекло рабочего стола талоны на «удп» (усиленное дополнительное питание) и хлеб. Ежедневно, весь месяц!

Помню, как ликовали, когда наши войска освободили Харьков, и как почернели лица, когда его вновь потеряли. Блокадный Ленинград был частью нашей жизни, нашей гордостью и болью. Все понимали, что ленинградцы скорее погибнут, чем отдадут свой город фашистам. Оставить город, колыбель революции, значит, потерять аккумулятор стойкости. Мы ложились спать и просыпались с мыслью о Ленинграде. Работали с ожесточением. Смены не менялись месяцами. На обед тратили минуты и снова — к станку. Потому и пишу о наших комсомольских делах, чтобы отдать дань уважения тем, кто трудился в лихие военные годы, не щадя своих сил, о тех, кто зовется рядовым тружеником, солдатом и одерживает победы на любом поле: военном, заводском, сельском.

Когда после болезни я вышла на работу, Лев Аронович Йорш «обрадовал» меня: «Партийное бюро поручило тебе сбор подарков к Дню Красной Армии». Я приуныла. Отправили посылки к 7 ноября, к Дню Конституции, к Новому году. И вот — снова! Да осталось ли что у людей для подарков? Собрали бюро ВЛКСМ. Разбили цех на микроучастки. Каждый обязан был поговорить с людьми и выяснить, кто и что может подарить нашим фронтовикам. Выписали материала, и девчата стали шить носовые платки, мастерить кисеты, писали теплые письма. Люди откликались охотно. Несли все, чем можно порадовать наших воинов. Кто-то принес портсигар, кто-то — носки, теплый шарф, варежки. Слесарь с участка шпилек, щеголь, не пожалел расческу в посеребренном футляре.

Отказывались чрезвычайно редко. Однажды мне назвали такого, и я пошла беседовать. Пожилой рабочий сердито сказал, что все отдал, нечего больше посылать. И сын его там, на фронте. Поняла, в самом деле нечего посылать, потому и сердится. Спросила: «А найдутся у вас нитки, иголки, пуговицы для гимнастерки? Боец из боя выйдет, а у него пуговицы оборваны. Вот и пригодятся нитки с иголкой, а к ним еще письмо ласковое. Чем не подарок?» Рабочий заулыбался: «Верно, дочка, хорошо подсказала».

А когда заколачивали ящики, Йорш признался: «Мы не думали, что соберем столько подарков. Молодцы комсомольцы, славно поработали».

Тогда Вера Рыженкова, Исаак Гольдберг, Катя Гречанинова и я были кандидатами в члены партии. Мне рекомендации давали старший мастер сталинградец Точеный, Йорш и комсомольская организация. Лев Аронович попросил: «Ты напиши заявление как-нибудь поинтереснее. А то все, как под копирку». Я обещала постараться. И вот сижу дома над тетрадным листом. Мысленно произношу пылкие слова, горячие обещания. Но рука не смеет написать их. Чего выхваляться, надо сделать, остужаю себя. Себе обещаю всегда работать честно, не избегать трудностей, ничем не запятнать чести коммуниста. Думаю, чем же я могу быть полезной партии? Вспоминаю своих братьев коммунистов-фронтовиков. Один из них погиб. Вместо павших в ряды партии должны встать новые бойцы. И теперь на меня, на моих сверстников партия вправе рассчитывать, надеяться на нашу помощь, на умение работать активно, деятельно. Нам нужно многому учиться, мужать, чтобы хоть в какой-то степени заменить погибших.

А написала я в заявлении всего несколько строк, как и все: «Прошу принять меня в партию. Обязуюсь честно выполнять Устав…»

Для меня с понятием «партия», «коммунист» связано все самое светлое, героическое, справедливое и очень сложное, трудное дело. Коммунист сможет сделать то, что другие не смогут. В этом убедила меня жизнь, а не только литература, искусство.

Когда в 1941 году пришла в цех, в нем еще только устанавливалось оборудование. Станки сразу включались в работу. Однажды меня оставили на вторую смену. Должны были сдавать какие-то диковинные детали. К тому времени я уже освоилась, поработала на участке шестерен, клапанов. А теперь вот и на 206-м, где много разнообразных деталей и мерительный инструмент сложный. Жду. Полсмены прошло, устала. Вдруг слышу — зовут меня. Расставили передо мной с десяток полых полированных цилиндров, подают пассиметр. Я его, как и детали, в глаза не видела раньше. Прошу предъявить технологическую карту. Нет ее. А я допусков не знаю. Что же делать? Начальства разного набежало. Технолог на память называет размеры, допустимые отклонения, торопит: детали на сборке ждут. А вдруг технолог неточно помнит допуски? Проскочит брак, я в ответе. А что будет с танкистами? Решено, не буду принимать, пока не предъявят чертеж. Сержусь на свое начальство: не додумались раньше показать детали. Между тем сбегали за кем-то. Просят уговорить меня, чтобы приняла детали. Человек этот стал учить правильно замерять размеры, чтобы точность была, при этом приговаривал: «Я же бывший технолог этого цеха, все размеры наизусть знаю. Обманывать, что ли, буду. Я же теперь парторг цеха». У меня словно гора с плеч. Парторг не может обманывать…

Вот так я и познакомилась с Йоршем. Этот человек был всем нужен. Каждого выслушивал внимательно, никого не оставлял без помощи. И самое главное, помогал осуществить всякую полезную мысль (напомню, ремонт общежития, работу столовой), уважал чужое мнение. Поэтому был авторитетен, а мы, комсомольцы, просто любили его.