Робер Этьен - Цезарь

К важному источнику по истории эпохи Августа и его биографии — «Римской истории» Диона Кассия — обратился Б. Манувальд [10] Manuwald В. Cassius Dio und Augustus. Wiesbaden, 1979. , с тем чтобы выяснить, на основе каких именно общих социально-политических и исторических взглядов греческий историк III века н. э. создавал образ принцепса, какой отпечаток на этот образ накладывало признание Дионом Кассием исторической необходимости монархии. Сходным образом поставлена проблема и в книге К. Кунтце «Об изображении императора Тиберия и его времени у Веллея Патеркула», где отношение римского историка — современника событий — к императору и его политике тесно увязывается с социально-политической принадлежностью и симпатиями Веллея Патеркула [11] Kuntze C. Zur Darstellung des Kaisers Tiberius und seiner Zeit bei Velleius Paterculus. Frankfurt a. M., 1985. . Подобные примеры можно было бы значительно умножить, но и сказанного достаточно, чтобы осознать жизненность и неувядаемую притягательность изучения даже самых хрестоматийных фрагментов традиции. Постоянное стремление к ее переосмыслению наблюдается и в лучших книгах биографического жанра, авторы которых стремятся преодолеть тенденциозность и односторонность традиционных образов своих героев. Не случайно в связи с этим часто фигурирует слово «репутация», в монографии М. Л. Кларка о Бруте оно использовано даже в названии [12] Clarke M.L. The noblest Roman Marcus Brutus and his reputation. Ithaca, 1981. .

Но дают ли возможность эти источниковедческие экскурсы серьезно изменить существующие оценки? Едва ли. Так, Э. Г. Хьюзар, сознательно предпринявшая попытку непредвзятого прочтения традиции в специальной главе своей биографии Марка Антония, пришла к неутешительному выводу: «Несмотря на самые критические суждения историков, Октавиан одержал победу в пропагандистской битве, ибо неясности в источниках делают создание полного и истинного портрета Антония все еще проблематичным» [13] Huzar E.G. Mark Antony: A Biography. Minneapolis, 1978. . Иначе говоря, рассыпав кусочки мозаики, составляющей традиционный образ (даже если мы прекрасно знаем, как и в чьих именно интересах он был искажен), собрать их заново в другом порядке достаточно убедительно и связно не удается, и античная традиция остается непреодолимой даже в тех случаях, когда совершенно очевидна ее тенденциозность (например, Тацита и Светония, оставивших устрашающие портреты императоров династии Юлиев-Клавдиев).

Итак, оказывается, что одной из констант историко-биографического жанра является воспроизведение образа той или иной исторической личности, сложившегося в античной традиции, но с учетом достижений современной источниковедческой критики, обеспечивающей жизненность этого образа. В том, что это постоянство нельзя тем не менее абсолютизировать и отождествлять с простым повторением и пересказом традиции, убедиться нетрудно: достаточно перечитать, например, биографию Цезаря Плутарха или Светония. Разница между этими основополагающими элементами античной традиции и ее воспроизведением (во многом на базе этих авторов) у современных историков, например, С. Л. Утченко или Э. Брэдфорда, не оставляет сомнения в том, что изложение античной традиции обусловлено современностью не менее, чем любой другой тип исторического повествования. Таким образом, налицо своеобразный парадокс: в биографиях античная традиция постоянно самоповторяется, но при этом приспосабливается к особенностям текущего времени.

В чем может быть смысл этого воспроизведения традиции? Очевидно, в том, что каждое новое поколение должно иметь своего Плутарха, своего Тацита, своего Светония точно так же, как своего Цезаря и Цицерона. И вот такая актуализация героев и авторов античности весьма удачно осуществляется в рамках историко-биографического жанра. В подтверждение этой мысли можно привести, к примеру, огромное количество пересказов Плутарховых жизнеописаний, издававшихся на протяжении столетий в разных странах и для разных слоев общества (для детей, для женщин и т. п.). И это вполне объяснимо. Античные источники как таковые (даже в переводах на новые языки) читает относительно узкий круг специалистов и любителей, тогда как основные элементы античной традиции давно вошли в плоть культуры значительно более широких слоев и как таковые должны усваиваться каждым новым поколением в подходящей форме. Этим, очевидно, объясняется и издание большого количества биографий, вроде бы совершенно похожих, и вполне определенный адресат этого жанра. Так, А. Кивни прямо адресует свою монографию о Сулле студентам и «широкому читателю», хотя и не отказывается от надежды, что и специалисты смогут почерпнуть ряд новых деталей из жизнеописания этой важной фигуры последнего века Римской республики.

Этим же целям служит и общее изложение социально-политической истории в биографиях. Да, в этих сочинениях не создаются новые концепции, но именно в них (наряду с общими курсами) эти новые, современные теории становятся общим местом, доступным для понимания любого культурного читателя. При этом недостатки историко-биографического жанра с точки зрения передовых рубежей науки (традиционность и ограниченность) оборачиваются до известной степени достоинствами — наглядностью и обозримостью. Так, из необъятного и разнородного множества явлений и фактов истории Римской республики (или империи), разрабатываемых в современном антиковедении, автор биографии выбирает лишь те, что были так или иначе связаны с жизнью одного человека, и благодаря этому изложение становится более упорядоченным. Точно так же, если описание римской системы государственного управления (в том числе провинциального), правил и сроков замещения магистратур и т. д. усвоить сразу (а тем более запомнить!) не так просто, то вникнуть вплоть до тонкостей в механизм политической карьеры от квестуры до консулата с учетом всех интриг в сенате и манипуляций в народных собраниях по поводу управления той или иной провинцией или командования на той или иной войне, — все это почти без труда может, например, читатель книги Р. Сигера «Помпей. Политическая биография» [14] Seager R. Pompey: A political biography. Oxford, 1979. , хотя она и написана с абсолютным отсутствием занимательности, а некоторые страницы просто напоминают сухие перечисления имен и дат.

Таким образом, становится очевидной важная функция историко-биографического жанра — просветительская. Именно в его рамках происходит актуализация античной традиции в сочетании с пропагандой, распространением концепций современной историографии. И, очевидно, эта характеристика справедлива по отношению к довольно разным работам: от монографии А. Кивни о Сулле, базирующейся во многом на оригинальных скрупулезных изысканиях автора, до увесистого жизнеописания Марка Антония, написанного отставным адмиралом на добротно-студенческом уровне.