Дневник библиотекаря Хильдегарт

Мир расцвел, запел и заиграл солнечными бликами. На радостях я подумала, не отдать ли Наташке ещё и бисерную сумочку, но после некоторых размышлений всё же решила повременить.

Потом, после всех положенных ахов и нахлобучек со стороны взрослых, мы играли до темноты, и Наташка была принцессой, и я набирала для неё из ведра воды во флакончик из-под духов «Клема». А вечером все за столом удивлялись, почему у чая такой едкий горький вкус и странный запах…

На Даниловском валу, возле монастыря, видела вчера старого монаха. Он шёл, шаркая разбитыми ботинками, спотыкаясь и временами хватаясь за поясницу. При каждом eго шаге что-то нежно бряцало и позвякивало. Я обогнала его, обернулась и прищурилась. На груди его, прямо на пыльной потёртой рясе, нестерпимо сверкали ордена и медали, и было их так много, что ряса совсем обвисла и скособочилась под их тяжестью. Встречные прохожие сбивали шаг и долго провожали его взглядами. Лицо монаха было совершенно бесстрастно. Уже на подходе к монастырским воротам откуда-то сверху, из дрожащей майской зелени, прямо в руки ему слетел тугой голубой шарик. Монах задрал голову повыше, вгляделся в небо, кивнул кому-то всклокоченной белой бородой и, подхватив шарик за верёвочку, скрылся вместе с ним за воротами.

Сны в духе Бунюэля

— Ты знаешь, что мне сегодня приснилось? Это вообще! Как будто я сижу на концерте, вроде бы как в Малом зале или ещё где-то… концерт ещё не начался, а свет уже потушили. И как-то так очень темно в зале, нехорошо как-то. И тут у меня мобильный как зазвонит! Я беру трубку, а там какой-то мужской голос незнакомый, и сразу, с порога начинает на меня орать: «Ты что, типа, не знаешь, что перед концертом надо телефоны отключать? Быстро вырубай свой, а то хуже будет!» Я говорю: « А кто это? Кто говорит-то?» А он: «Кто, кто… Берлиоз!» Тут я окончательно обалдеваю и говорю ему: «Как Берлиоз? Берлиозу же голову отрезало на Патриарших!» А он мне: «Так тот Берлиоз – не композитор. А я как раз композитор. И сейчас будут играть мою симфонию. И если ты свою долбанную мобилу не выключишь, я не знаю, что я с тобой сделаю!» Ну, мне так слегка поплохело от такого разговора, я ему говорю: «Да выкючу я, выключу, не нервничай только так»… и стал мобильник выключать, а он – представляешь? – не выключается. И как-то раскалился весь у меня в руке, покраснел, просто жуть косая. Я его бросил на пол, а сам думаю: нет, всё-таки этот Берлиоз – не композитор. Сейчас как начнётся что-нибудь такое… доллары с потока полетят… и что тогда делать? Брать нельзя, и не брать тоже вроде как обидно. И хорошо ещё, если только доллары… Короче, рванул я из этого зала, пока всё не началось, ищу выход, а выхода-то и нет! То есть, портьерки красные, за которыми дверь помещается, есть, а дверей за ними нету. Одна сплошная стена ровная. И тут, за моей спиной, вдруг первый аккорд этой самой симфонии. И тут же, откуда то снизу, с пола, звонит мой мобильный. Я же его так и не выключил! Ох, как я тогда испугался. И от страха проснулся. Проснулся – а у меня и правда мобильный звонит. Я его выключил к аллаху на всякий случай и чайник ставить пошёл.

— Кошмар. Эти театральные двери… Мне ведь тоже один раз снился сон про театральные двери. Это был ужас. Приснилось, что я сижу на спектакле, дают «Три сестры» Чехова, и спектакль длится уже сутки или больше, потому что там каждая сцена или реплика повторяется раз по двадцать. Представляешь, да? Допустим, они играют какую-нибудь сцену в саду, а потом заходят в дом и повторяют всё то же самое, слово в слово… Выходят опять на улицу – и опять то же самое. Потому что такой замысел режиссёра. Мы все уже охренели окончательно от этого замысла, а деваться некуда, потому что двери все заперты наглухо, и никого из зрительного зала не выпускают. Там уже кто орёт, кто скандалит, кто в истерике, а всё бесполезно. И тут встаёт какая-то женщина и кричит: «Товарищи! – кричит. – У нас нет другого выхода! Нам всем нужно скинуться и купить этим заразам билет до Москвы! Раз уж они так хотят в Москву, пусть едут!» Ну, тут все оживляются, начинают доставать кошельки; откуда-то появляется режиссёр на деревянной ноге, как Сильвер, и с аккордеоном на плече, и начинает собирать в шляпу деньги. И при этом ещё орет, чтобы мелочь не кидали, а то билет до Москвы нынче стоит дороже, чем до Нью-Йорка. И я ещё думаю: вот как в наше время театры деньги-то зарабатывают! И просыпаюсь. Ужас, одно слово.

Весной хорошо ходить по городу и читать объявления.

«ПРОДАЁТСЯ ЦВЕТНАЯ ПЛЁНКА С ОТТАЛКИВАЮЩИМ ПОКРЫТИЕМ» Рядом приклеен образец плёнки. Про покрытие – чистая правда. Не соврали.

«СДАМ КОМНАТУ ЛЮДЯМ ЗА 100 ЕВРО В МЕСЯЦ» Ага. Людям, значит. Остальных, значит, просят не беспокоиться. А жаль – комнатка-то того… недорогая.

Афиши тоже хорошо разглядывать. Вот сегодня увидела: «СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ С ОРКЕСТРОМ». Ну, да. С оркестром, как положено. С духовым. Если имеются в виду иерихонские трубы… Или не они? Подошла ближе – нет, всё-таки «светопреДставление». Эх! Рано обрадовалась…

А вот надпись на ржавом контейнере в тихой подворотне перечитывала несколько раз. Но то, о чём я думала, так и не получилось. Там было написано «ВЫЗОВ МУСОРА» Не «вывоз», а именно «вызов». Я представила себе, как стучу костяшками пальцев по контейнеру. Оттуда, лихо подтянувшись на руках, вылезает милиционер. Не настоящий, а сказочный – такой, как в старом фильме «Улица полна неожиданностей». В ослепительно белом кителе и с гордым курносым лицом. Снимает с уха картофельную шелуху, поправляет пояс и говорит, не глядя на меня:

— Хватит уж мусорами-то обзываться. Как не надоест только…

— А это вовсе и не я даже написала, - с робкой скандалинкой в голосе заявляю я и на всякий случай делаю шаг назад.

— Ладно, - вздыхает он. – Что случилось-то? А то у меня на сегодня ещё четыре вызова.

— А кто вызывал-то? – осторожно интересуюсь я.

— Да чёрт его знает! – в сердцах отвечает он, усаживаясь на край контейнера. – Может, это вообще ворона стучала по железу, а мне зафиксировали как вызов. Что за жизнь? Ты… этого… у тебя закурить есть? Не отвечай, по глазам вижу, что нету. Эх, граждане! Ну, что за граждане пошли? Даже закурить, и то у них нет.

Милиция всё видит по глазам. Все наши грехи и преступления. Так нам с сестрой говорили, когда мы были маленькие. Я-то, положим, не очень в это верила и особо не волновалась, а вот моя сестра верила свято и боялась милиции, как огня. Зимой, когда мимо нас проезжала милицейская машина, она останавливалась на бегу, быстро присаживалась в сугроб и зажмуривалась изо всех сил.

Почему на бегу? Потому что ходить она лет до пяти не умела. Только бегала.