Квентин Тарантино: Интервью

ГФ: А Серджо Леоне?

КТ: О-о, очень сильно. Но если бы мне надо было выбрать три моих самых любимых вестерна, это были бы: «Рио-Браво» — первое место, «Хороший, плохой, злой» — второе место и «Одноглазые валеты» — третье.

ГФ: В фильме «Настоящая любовь» упоминается «Рио-Браво».

КТ: И в «Прирожденных убийцах». Когда Микки убивает Уэйна, он говорит: «Ну что, Колорадо, сыграем музычку».

ГФ: Что изменилось в вашей работе над сценариями с течением времени?

КТ: Думаю, здесь не все так просто. Я особо не задумывался над этим. Я всегда знаю, какого эффекта хочу достичь, и в конце концов добиваюсь этого. Я очень доверяю своим героям, и это всегда срабатывает — надо только разговорить их, и они найдут дорогу. После того как вы проделали это несколько раз, вы некоторое время кружите в темноте, не зная, как вам закончить сценарий, а потом в последний момент происходит что-то по-настоящему сногсшибательное. И это происходит постоянно в моих сценариях — герои вдруг совершают что-нибудь, что просто разрывает меня на части. Говоря о сцене истязания в «Бешеных псах», я объясняю людям, что не сидел и не злорадствовал: «Ага, тут надо прописать самую мерзопакостную ублюдочную сцену». Когда Мистер Блондин наклонился к своему ботинку и достал опасную бритву, я и не знал, что она была у него там. Меня самого это поразило. И так бывает всегда, когда я пишу. Это равносильно актерской игре, когда во время импровизации вы неожиданно говорите или делаете такое, что наполняет сцену новым содержанием. То же самое и когда вы пишете. Из актерской профессии я вынес еще, что нужно уметь отрешиться от всего, отвлекающего тебя от работы. В противном случае провал неминуем.

Как правило, я не ищу новых идей. У меня есть запас идей в голове, которые посетили меня пять-шесть лет назад, так что, когда наступает время писать новый сценарий или приходит пора подумать над тем, что́ писать дальше, я быстренько перебираю их и нахожу нужную. Они вызревают у меня в голове, как в инкубаторе, а я хожу и выбираю: «Ну, для этой еще не время. Пусть пока полежит, дождется своего срока. Возьмем лучше вот эту». Я их все хочу реализовать, хотя знаю, что вряд ли мне это удастся.

ГФ: Сюжеты приходят к вам уже готовыми?

КТ: Я всегда начинаю с эпизодов, которые, я знаю, мне понадобятся, и со сцен из сценариев, которые я уже никогда не закончу. Каждый написанный мною сценарий включает по меньшей мере двадцать страниц текста из недописанных ранее работ. Замысел «Криминального чтива» возник у меня давно, а как реализовать его, мне пришло в голову во время склейки «Бешеных псов» в монтажной. Я не переставая думал и думал о нем и наконец додумался. Обычно, когда я не могу ни о чем больше думать, кроме сценария, тогда я сажусь и пишу. Я не мог делать это в лаборатории, но в конце концов я на пару месяцев оказался в Амстердаме и начал писать там «Криминальное чтиво». Но то, что я написал, было совершенно не похоже на то, о чем я постоянно думал на протяжении последних шести или семи месяцев. Несмотря на то что действие происходит в Лос-Анджелесе, я включил в сценарий свои многочисленные европейские впечатления. Так, жанровая история, которую я вынашивал пять лет, в процессе написания стала наполняться моими личными переживаниями. Единственный, известный мне способ улучшить свою работу — это сделать ее сугубо личной.

ГФ: Сколько черновиков было сделано, прежде чем она увидела свет?

КТ: Когда она увидела свет, это был уже, наверное, третий. Именно поэтому я так спокоен и могу говорить: «Если вам не нравится сценарий, значит, вы не хотите ставить его, потому что именно это собираюсь делать я сам».

ГФ: Вы правите текст по ходу работы или возвращаетесь назад и переделываете всю вещь?

КТ: По ходу я немножко подчищаю — минимально. Обычно я стараюсь не останавливаться.

ГФ: Вы пишете по ночам?

КТ: Я пишу до ночи.

ГФ: В текстовом редакторе?

КТ: Нет, я не умею печатать как надо. Когда я собираюсь писать сценарий, я иду в канцтовары и покупаю блокнот на восемьдесят — сто страниц, нанизанных на пружину, с которой их удобно срывать. И я говорю себе: «Ну что ж, блокнот есть. Я напишу в нем „Криминальное чтиво“ или еще что-нибудь». Потом я покупаю три красных и три черных фломастера. Я устраиваю из этого большой ритуал. Это психология. Я всегда говорю, что стихи нельзя писать на компьютере, а свой блокнот я могу взять куда угодно — могу писать в ресторане, могу у друзей дома, могу писать стоя и валяясь в кровати. Блокнот никогда не выглядит как сценарий — он выглядит как дневник Ричарда Рамиреса [7] Ричард Рамирес (р. 1960) — американский серийный убийца-психопат. , как дневник сумасшедшего. Когда я заканчиваю последнюю страницу и доходит дело до печати, тогда он впервые становится похожим на сценарий. Тогда я начинаю чистить диалоги и устранять другие огрехи.

ГФ: Вам нравится этот процесс?

КТ: Обычно я думаю, что это будет кошмаром, но всегда все идет просто чудо как хорошо.

ГФ: Так и льется?

КТ: Когда не льется, я на день бросаю работу. Если мне не удается разговорить своих персонажей, я их не достаю. Потому что если я заставляю их говорить, то это все трень-брень и чепуха. Интересно, когда какой-нибудь из персонажей что-нибудь скажет, а я: «Что-что? Вау, я не знал, что у него есть жена!» или: «Вот это да! Я не знал, что он такой чувствительный».

ГФ: Значит, это процесс выявления скрытых в сценарии потенциальных возможностей?

КТ: Очень похоже. Именно поэтому я никогда не смог бы проработать сценарий, выписанный линейно — от начала до конца. Я писатель другого типа. Есть вопросы, на которые я не хочу отвечать, пока не приступлю к написанию сценария.

Когда я начинал «Криминальное чтиво» и пытался постичь пути построения художественного фильма, меня посетила идея написать короткую криминальную драму, снять ее как короткометражный фильм, потом сделать еще один и еще и объединить их в своеобразную криминальную антологию. Идея показалась мне неплохой, потому что я мог с нею управиться: реализовать, довести до конца, разослать по фестивалям, заполучить какую-никакую известность, почувствовать себя настоящим режиссером. А пока она могла оставаться вещью в себе, и я мог выстраивать ее до тех пор, пока она не станет полноценным художественным произведением. Я еще не был тогда режиссером, я только намеревался что-нибудь сделать.

Отправной точкой был журнал «Черная маска». Конечно, не как «Черная маска» один в один, только как отправная точка. Я хотел начать все три истории как давно затасканные, избитые анекдоты с «бородой» — вот в чем была «фишка». Вы видели такие истории миллиард раз. Вас не надо интриговать завязкой истории, потому что вы уже знаете, чем дело закончится. Парень отправляется на прогулку с женой главаря банды с напутствием: «Только не прикасайся к ней». И что выйдет, если они соприкоснутся? Вы видели подобный треугольник миллиард раз. Или боксер, который должен «лечь» во время боя, но не ложится — такое вы тоже видели миллиард раз. Третья история не столько давно знакомая история, сколько давно знакомая ситуация. Она начинается с того, как Джулс и Винсент собираются прикончить несколько ребят. Точно так же, как в начале любого фильма Джоэла Силвера: появляются несколько парней и — дуф! дуф! ту-дуф! — кого-нибудь валят, а потом идут титры и возникает Арнольд Шварценеггер. А давайте растянем начальную сцену и пооколачиваемся с парнями до конца дня и побуяним на шумной вечеринке. Вот так сложился мой фильм.