Борис Стомахин - Буреполомский дневник

Завтракать пришлось всухомятку, без чай, что при здешнем грубом и кислом хлебе было особенно противно. Хорошо еще, оставалось полбутылки воды – запить (вода, как известно, отключается вместе со светом). Конечно, я понимал, что свет дадут, но ждать у моря погоды не хотелось (реально его дали только около 10–ти).

Мрази местные (один подонок из захваченного соседнего проходняка) опять начали делать свою вонючую брагу. Новогодний мораторий закончился?.. Опять пихают под соседнюю со мной (с другой стороны) шконку свои ведра и бадьи, опять это злобное чмо лазит туда по 20 раз в сутки, а сегодня утром оттуда еще и вода потекла – оказалось, какую–то свою бадью они как–то криво поставили.

Утром, одеваясь в темноте, надел и теплые штаны – “термобелье”, присланное Эделевым – под свои спортивные (финские). Но вышел – мороз на улице вроде не такой зверский, как я ожидал с вечера (пар уде валил из дверей и в двери). Конечно, все равно в трех парах штанов теплее, чем в двух, а на улице отнюдь не лето, – но если спать в этих трикотажных, то в них наползут вши, надо будет каждый день их снимать, выворачивать, проверять... Да, вши, – вот такие вот у меня здесь в XXI веке проблемы...

Еще подумалось – слыша, как юный сверхнаглый сучонок в соседнем проходняке, едва проснувшись, уже звонит кому–то из своих. “Мрази – на связи!” Типа лозунга, что ли, такого, отражающего реалии этой жизни: мрази – постоянно на связи, 24 часа в сутки, а я – постоянно в пролете и 10–15 минут пообщаться с матерью жду весь день как манны небесной. Да, мрази, подонки, отребье, кухаркины дети, потомки крепостных – захватили все блага, все лучшие места в этой жизни, все ценности (я не про зону, конечно, говорю, а про страну), а приличные люди – как всегда, остаются на бобах.

И что тебе, писатель,/Ум, гордость и краса –

Иди корми, приятель,/Помоечного пса...

15–58

Свет выключили еще раз – перед самой проверкой, без 10 минут 12, и включили вот только что, без 5–ти 4. Мобильники у всех разряжены, зарядников не хватает, за ними очереди, – так что, весьма вероятно, сегодня мать не дозвонится мне вообще, или уже только поздно вечером, после отбоя. На улице вроде не такой уж мороз, но в бараке вдруг стало как–то пронизывающе холодно. Хорошо еще, если опять не вырубят свет и в 8 удастся нормально поужинать (тут для этого нужен кипяток). Настроение, правда, сегодня повеселее, не такое тоскливо–безнадежное, как вчера. Старый алкаш по соседству дрыхнет, но до этого довольно долго шил мне жилетку (я спросил–таки его вчера, уже лежа в постели, преодолев отвращение, – он сам завел речь о кошке Маньке, запрыгнувшей ко мне на одеяло). Скоро приезжает мать, и так–то уж она соскучилась, так радуется, что меня скоро увидит, – в ее сознании эта коротенькая радость заслоняет все, и мой оставшийся более чем 2–хлетний срок, а я только о нем и думаю, а не о скором свидании. Хотя о свидании тоже думаю, конечно, и радуюсь – но эта радость с привкусом горечи, когда, еще только выходя из барака и идя туда, уже по прошлому опыту явственно представляешь себе, как будешь через три дня по утреннему морозу топать обратно, в этот ужас, в свой опостылевший барак, да еще – таща на себе непосильный баул...

22–31

Мерзко и тошно так, что не описать словами. Мать так и не дозвонилась, – только Е.С., и то потому лишь, что ей послали СМС–ку. На завтра замглавнокомандующим блатным чмом опять провозглашена комиссия. Предыдущая была 11–го, – значит, при такой динамике до конца января возможна еще одна. По 3 комиссии в месяц? 78 комиссий до конца срока?..

Во “Времени” по 1–му каналу сейчас показали: в Москве сегодня застрелен адвокат Станислав Маркелов. Я знал его лично, в 2001 г. просил заняться моим тогдашним делом, он он был слишком занят и порекомендовал другого. Его знал хорошо Кантор по каким–то не то юридическим, не то социал–демократическим делам, и Кантор просил его обо мне, насколько я помню. Но особенно он мне памятен по самому первому своему громкому политическому делу – Андрея Соколова, которого судили в январе 1999 г. 10 лет прошло, но я хорошо помню его, совсем еще молодого, на пресс–конференциях соколовскому делу, на которых сидел к нему ближе всех. Знать бы тогда, что всего 10 лет ему еще отпущено и какой конец его ждет... От смерти человека, которого знал лично, хоть, м.б., и не так близко, – состояние подавленности и легкого шока.

Единственная хорошая новость – говорят, что шимпанзе продлили сегодня срок в ШИЗО, так что 21–го, очень надеюсь, эта мразь еще не выйдет. Еще одна комиссия и еще одни “сидорА в каптерку!” пройдут без нее. Когда 14–го, после ухода этой нечисти и после предыдущей комиссии 11–го, только что, – я думал: мол, теперь никакая комиссия не страшна, пусть едут! :)) – я говорил это про себя с горькой иронией, отчасти и с юмором, и разве мог я подумать, что следующий потенциальный скандал из–за “сидорОв не в каптерке” может быть назначен уже на 20–е?..

20.1.09. 8–25

Ждали одного, а вышло совсем другое. Еще в подъема я расстелил свое красное одеяло, решил второй баул тоже убрать под свою шконку от местной блатной “комиссии” – но не успел еще доделать себе бутерброды на завтрак, как опять вырубили свет! Связи с матерью, видимо, не будет и сегодня: тут все телефоны разряжены, 1 зарядник почти что на весь барак, и за ним очередь. Наудачу хотел сейчас воспользоваться запасным вариантом – черта с два! Захожу – это чмо, лежа в постели, трепется со своей бабой по телефону. Минут 15 я сидел, слушал их сюсюканье, чтобы потом выслушать отказ: его “труба” убрана, а эта – чужая, и то на ней денег нет, только “маячки”. Слать матери “маячок” с незнакомого номера – без толку, едва ли она сможет перезвонить. Я ушел сразу и без дальнейших разговоров.

Света пока так и нет, пишу впотьмах. Опасность комиссии из–за этого временно отступила. Но включат свет – и она все равно может пойти. Или завтра. Эта опасность (как и все прочие) тут перманентна, и это самое омерзительное и изматывающее....

9–00

Ур–р–р–ра!!!!! Свет дали!!! Завтракаем – и ждем комиссию!!!!! :)))))))))))))))) (Истерический смех.)

17–00

Конечно же, никакая комиссия по баракам не ходила, как и всегда, – но психоза и шуму было больше обычного, а нервы у меня оказались на сей раз истрепаны полностью, абсолютно, запредельно. Так тяжело мне бывало до сих пор разве что при наличии мерзкой обезьяны в бараке, а на сей раз и без нее. Что же будет, когда она опять явится?..

Эти тупые твари, покорные рабы, нечисть, мразь и быдло, – они опять цепочкой, как обычно, вынесли все свои баулы (но, правда, на сей раз кое–кто в нашем конце секции и оставил), задрали все “шкерки”, поснимали всю одежду со шконок. Чтобы не докапывались, одежду я снял тоже. Перед проверкой замглавнокомандующее чмо начало орать, – мол, “в лагере комиссия!” и “убирайте все лишнее!”. Тут же, с первого окрика потащили, ублюдки!.. Ждали до обеда, обед почему–то задержали на 40 минут (мы идем предпоследними, – значит, не все еще поели до нас); после обеда уже стало ясно и особо никто не ждал. На завтрак, вопреки буднему дню, дали яйцо, на обед – какой–то, типа, “хороший” рассольник, даже с кусочками соленого огурца (!!) и картофельное пюре, опять омерзительно намешанное с какой–то дрянью типа крупы (сечка?). Я эту бурду есть не стал, да и из супа выловил только кусочки картошки и – малюсенькие – мяса, остальное там была мерзкая перловка. Но когда на ужин дали сечку (давно уже эту дрянь не давали), то поневоле стало ясно: комиссия уехала. :)) Но понимание пониманием, а как бы этот психоз не возобновился завтра с новой силой. У них комиссии и и по три дня могут торчать на зоне. Слава богу, дотошных проверяющих, чтобы сунуть нос под все шконки и под моей обнаружить оба баула, завешенных одеялом, не нашлось. Но выдержать и завтра, без отдыха, без перерыва такое психологическое давление, угрозу истерики, скандала и крика при их нахождении будет нелегко...