Борис Стомахин - Буреполомский дневник

23.1.09. 8–37

Немыслимая, фантастическая удача! Я думал об этом не раз, но не смел и мечтать о реализации... Вчера вечером один из шнырей на мой вопрос сказал, что еще позавчера шимпанзе заБУРили на 3 месяца!!! Вроде бы и срок известен точно, так что когда эта мразь выйдет оттуда (если еще ей не продлят), останется всего 4 месяца ее здесь пребывания.

Между тем, новозаселенный дебил, “стирочный мужик” (ох, не перестал бы он быть для меня стирочным!..) доставляет–таки изрядные неудобства в проходняке. Я забыл упомянуть, что приходит он еще и на проверку днем, некоторое время тусуется здесь, но до обеда, кажется, не остается, – уходит на свой овощной склад (туда ему и дорога!). Главное неудобство от этого чма – его постоянные ритуальные чаепития не меньше трех раз в день, утром до завтрака, в обед и вечером. Причем оно не успокаивается одним стаканом чая, а, выпив его, тут же тащит следующий. Плюс выпрашивает у меня мой личный чай в пакетиках, когда кончается покупаемый ему мной же в ларьке. (Сигареты выпрашивать ему теперь тоже стало удобнее, не надо специально подходить.)Днем его чаепития меня еще мало волнуют, но утром они совпадают с моим приготовлением себе завтрака (как сегодня), а вечером – с ужином (как вчера, когда оно пришло со склада не к шести, а к семи). Уселось – уже после чая – жрать между моим ужином и чаепитием, пока я кипятил чайник и мыл свою миску. Когда я пришел с чайником, оно, правда, от столика отсело, пропустив меня, но яичную скорлупу и прочий мусор оставило...

15–28

Сходили в баню (пятница). “Все хорошо”... :) 113–я прошла, 112 их еще осталось. На входную дверь бани вместо прежней резинки поставили здоровенную железную пружину – о–о, это событие!.. Но – господи, до чего же омерзительна у них сама баня!! Зал выложен типа мозаикой из кафеля – стиль годов где–то 70–х, не позже. (Туалет на нашем бараке оформлен примерно так же.) Даже сегодня, в оттепель (сосульки капают, низкие хмурые облака, сырой голый лес за запреткой), с окон прет пар – видно прямо глазом, как просачивается сквозь окна в банный зал холод. Форточки плотно не прикрываются (или их некому пойти прикрыть снаружи), одно стекло частично разбито, отсутствует кусок стекла... В лютые морозы там все точно так же, – хоть околей ты в этой бане!.. Ржавые, сто раз латанные и все равно текущие трубы, осклизлые, грязные стены с вековой плесенью, поломанные душевые распрыскиватели воды, и, как венец всего – на одном из подоконников растет большая плантация настоящего зеленого мха!..

Пошел в ларек после обеда. Нет практически ничего, полки почти пусты. Какие–то шоколадки, печенье, дешевая карамель. Хлеб не особо свежий (себе и стирмужику, – выпросил–таки!..) да несколько пачек лапши б/п по 6 руб. – вот и все, что взял. В бараке, услышав, что шуршу этой лапшой (мял ее чтобы больше влезло в пакет) – тут же подошло омерзительне, супернаглое блатное чмо и начало выпрашивать “2 пакетика на нужды”, выражая при этом искреннее возмущение, что у меня чего ни подойдешь, ни попросишь – я не даю... Мразь. Под конец снизили требование до одного пакета – там было их 11. Один я отдал, чтоб не страдало это чмо.

Уже додумались, спросили – не могу ли я 500 руб. За их новый телевизор отдать ларьком. Мрази наглые. За телевизор, который я почти и не смотрю, у них редко когда в 9 вечера не смотрят DVD и можно хоть раз в день посмотреть новости.

16–15

Какая тоска, какой ужас!.. Здесь, в этой мерзости, в этом аду, в этой жопе, среди этих наглых подонков, отребья и нечисти, почти что без связи с матерью, а тем более – с друзьями (а есть ли они?..) – мне торчать еще 2 с лишним года, 786 дней, 112 недель и 2 дня. Ужас, ужас... Вдруг охватывающая тебя всего дикая тоска, когда не хочется жить, нет никаких перспектив, вокруг один кромешный мрак... Это очень, очень много – 2 года и 2 месяца еще, это еще можно много раз успеть сойти с ума или умереть – от болезней ли, от простуды, от желудка (уже было недавно!) или быть убитым этими подонками. Какая тоска, боже мой!.. Никакая борьба, даже и отсюда, никакие мужество и стойкость не компенсируют вот этого вот одинокого тоскливого ужаса перед будущим, перед этими бесконечными днями, перед этими тоскливо–жуткими утрами и вечерами в этом мерзком, опостылевшем, каком–то сюрреалистически омерзительном бараке, среди совершенно бессмысленной, злобно–агрессивной слизи и нечисти... Какой кошмар!.. Вдруг охватываешь, пронзаешь одним взглядом всю эту толщу дней и ночей, месяцев и лет, пронзаешь насквозь, представляешь себе все это гнусное, что может быть, а в самом лучшем случае – унылое, бесконечное однообразие – утро, день, вечер, отбой, подъем, зарядка, завтрак... – и так сотни дней, 700 с лишним, 2 года 2 месяца, – и абсолютно нет желания сохранять жизнь только ради самой жизни, чисто физиологической, пронося ее (экое сокровище!..) через всю вот эту невыносимую мерзость бытия, через подъемы и отбои, проверки и зарядки... Зачем? “Нет, не всякая жизнь лучше смерти”.

24.1.09. 10–56

Самое лучшее, да и вообще единственно возможный выход следующий раз, когда (неизбежно) решат посадить снова, – это не даваться им в руки живым. Ни в коем случае не даваться! Пройти все это, всю эту мерзость и общество подонков на годы – ну уж нет! (А в следующий раз, несомненно, будет хуже и тяжелее.) Такая жизнь совершенно не стоит того, чтобы за нее цепляться; ее с радостью нужно будет отдать – за Свободу!

Стирочный мужик стирку сегодня утром взял (сам, – теперь ему не надо меня просить, а где я кладу, он знает). Но, сволочь такая, он слишком много места занимает в этом проходняке, постоянно трется и топчется здесь. То пьет чай по 5 раз в день (еще имеет наглость, раз нет чая в ларьке, просить меня, чтобы моя мать привезла ДЛЯ НЕГО грамм 500 чая на свиданку!..), то приходит мокрый после свих омовений по пояс и начинает вытираться, то – вчера собирался в баню – расселся сам и разложил все свое тряпье на моей шконке, я не мог даже зайти поставить ботинки. То просто усядется ко мне и курит, дебил. Уж на что мразью был Сапог – но его хотя бы не было видно в проходняке, он мог зайти разве что подвинуть–поправить свой матрас, а остальное время – сидел себе наверху, как ворон на дубу... А этот – нет, этот, когда в бараке, практически все время проводит внизу, в проходняке, наверх залезает только спать. Короче, козел!..

18–03

Особое удовольствие эти дебилы и пьянь находят в том, чтобы всех кошек (именно кошек, т.е. женского пола), живущих в бараке, называть проститутками, курвами и соответствующими непечатными названиями. Казалось бы, ну какой в этом кайф – громко и публично обозвать кошку “проституткой”, кроме того, что демонстрируешь окружающим свое умственное убожество? Но нет – доходило до того, что самый старый зэк в бараке, мелкий и весь сморщенный старикашка 1943 г.р., встречая хоть на улице, хоть в секции бедолагу Фроську, буквально кидался на нее, бешено топая ногами, с криком: “У–у, проститутка!! Проститутка!..”, – от чего несчастная Фроська, разумеется, в ужасе убегала. Идиоты, прости господи...